Когда исчезает страх
Шрифт:
7 декабря.Получила письмо от Кирилла. Он десять дней пробирался по тундре к своим. Сейчас весел. Еще бы! Получил орден боевого Красного Знамени и представлен к другому. Послала ему поздравительную телеграмму.
13 декабря.Радость! Наши войска под Москвой пошли в наступление. Это я услышала в шесть часов утра в дежурке аэродрома. Взяли города Рогачев, Яхрому, Солнечногорск, Истру. Окружен Клин. Уничтожено много вражеских пушек, танков, минометов. Неужели началось? Мороз стал нашим союзником. Надо привыкать к нему и работать, работать! Тогда скорей попадем на фронт.
Я иду на стужу. Всю ночь буду на ветру, колючем, резком — не продохнуть.
5 января.Почти месяц я не имела возможности сделать запись в дневнике. И сейчас, несмотря на жестокие морозы и вьюги, мы беспрестанно летаем.
Официально считается, что в день мы занимаемся по десять часов, но я торчу на аэродроме или сопровождаю учениц в воздухе не менее полусуток. Сплю в два приема: утром, после завтрака, и вечером, перед ночными полетами.
В Заволжье зима свирепствует, здесь сильные холода и жестокие метели. Тонкий снег порой кипит, взбухает белыми сугробами. В теплых комбинезонах мы неуклюжи, как медвежата. На взлетной площадке я взбираюсь в инструкторскую кабину, а ученица в свою. От холода и ветра набегают слезы, слипаются ресницы, трудно дышать.
— К запуску! — даю команду.
— Есть к запуску!
— Контакт!
Девушка-моторист, дернув за лопасть винта, отбегает в сторону.
Самолет, словно проснувшаяся птица, вздрагивает, встряхивается. Винт, сделав несколько оборотов, вдруг превращается в прозрачный диск.
Стартер взмахивает флажком. Ученица дает газ. Машина послушна. Взревев, она набирает скорость и… мы в воздухе, наполненном колючками, которые режут щеки.
После полетов лица у нас красные, точно их натерли наждаком.
19 января.Мои девушки уже научились самостоятельно делать боевые развороты, змейки, спирали, восьмерки, скольжение на крыло… но все это днем. Ночью без меня они еще боятся летать.
В темноте летчицу всюду подстерегает опасность. Первые звезды как бы дрожат, они словно плавают в густо подсиненной воде. От этого ориентиры смещаются, они не там, где были днем. Очень трудно выйти на посадку, рассчитать во мгле расстояние до земли.
У меня в часы ночных полетов нервы напряжены. Всем своим существом я стараюсь уловить малейшие изменения в положении самолета, в вибрации его корпуса, в шуме мотора. Надо быть наготове, чтобы вовремя устранить надвигающуюся опасность.
Скоро нам придется наблюдать за молодыми пилотами с земли. Они полетят по кругу с начинающими штурманами. Вот где будет волнений!
8 марта.В нашем соединении нет ни одного мужчины. Все должности — в командира полка, начальника штаба, политработников, инженеров, вооруженцев — занимают женщины. Я получила звание лейтенанта и командую звеном — экипажами трех самолетов.
По ночам мы летаем бомбить «вражеские объекты»— костры, разведенные на полигоне. Вначале бомбы были учебные, из цемента, сейчас вооруженцы подвешивают под крылья настоящие. За ночь мы гасим все костры, хотя мажем порой безбожно.
Здесь бывают такие бураны, что нас поднимают по боевой тревоге. Мы цепочкой бежим на аэродром, увязая в сугробах, пробиваясь сквозь снежную муть. По нескольку часов боремся за целость самолетов. Снег слепит глаза, забивается в волосы, в ноздри, тает на щеках, покрывает ледяными корками брови. И ничего нам не делается. Мы так закалились, что двадцатиградусный мороз считаем теплой погодой.
Валин молодчина. Он прислал мне к восьмому марта маленькую посылку, в которой я нашла флакон духов, отпечаток Дюдиной руки и старенький сапожок с сильно ободранным носком. Сапожок сохранил запах моего сыночка.
В шутливой записке Борис посоветовал: «Повесь сапожок в кабине самолета. Он будет служить амулетом, ограждающим тебя от грозного взгляда начальства, всяких зол, волнений и неприятностей».
Но я не вняла совету, мне жаль вывешивать сапожок в промерзшей холодной кабине, я боюсь, что из него выветрится Дюдин дух.
Кирилл поздравил меня телеграммой. Он опять воюет.
10 марта. Мы все подавлены свалившимся на нас несчастьем. Погибли четыре подружки. Сегодня мы их хоронили в промерзшей, окаменелой земле.
Метеорологи предсказывали хорошую погоду. Последняя тренировочная ночь действительно выдалась теплой и безветренной. Только из проталин поднимался легкий туман и повисал кисеей над полями.
Мы летали в зону эскадрильями, чтобы отработать групповые упражнения. После них нас должны были отправить на фронт.
Все шло хорошо. Начинающие штурманы показали, что их не страшит ночная мгла, что они безошибочно умеют пользоваться приборами. И вот когда оставалось только строем вернуться на аэродром и совершить посадку, погода внезапно испортилась: поднялся ветер и закрутилась поземка.
Видимость стала такой плохой, что трудно было определить, где земля, а где вихрящийся снег. Некоторые штурманы, потеряв ориентиры, не нашли аэродрома.
Я приземлилась благополучно, то же самое сделали и мои ученицы, а во втором звене девушки заблудились: они сели не на аэродроме, а в сугробы на поле, и оттого, что не рассчитали расстояния до земли, разбились.
Еще не добравшись до фронта, мы начинаем терять подруг. Смерть всегда потрясает. Вернись мы на несколько минут раньше, они были бы живы».
Часть вторая
Глава семнадцатая
Шубник одним из первых освоил «харрикейны». Осеннее происшествие, когда товарищи с презрением отвернулись от него, заставило лейтенанта изменить свое поведение. Теперь он старался не выделяться в среде пилотов: с неприметных меньше спросу.
Летая в новой эскадрилье, которой стал командовать Кочеванов, Шубник больше не покидал ведомых в бою, так как знал, что одиночки гибнут, каким бы мастерством они ни обладали.