Когда исчезает страх
Шрифт:
Рефери, видя явное преимущество советского боксера, дал свисток и поднял руку, давая понять, что прекращает бой, но Ян, слыша только рев толпы, в каком-то исступлении загнал противника в угол и резким ударом в подбородок выбил его за канаты.
Чех грохнулся с помоста на песок и раскинул вялые руки.
На другой день рано утром Сомов собрал всех боксеров у себя в номере.
— Всем вам, товарищи, известно, — сказал он, — что пражские рабочие встречали нас не как знаменитых боксеров. Они встречали и несли на руках представителей победившего пролетариата. Здесь, в Чехословакии, мы уже не
Ширвис был уверен, что Сомов поднял этот вопрос, желая освободить место Кочеванову. Ян не забыл предупреждений Гарибана, он готов был к сопротивлению и ждал только поддержки ребят. Но все точно сговорились с Сомовым, никто не выступил в защиту Яна. Особенно горячился Севров, проигравший бой. Черномазый, небольшой, он сгибал пальцы, перечисляя проступки Ширвиса, и возмущенно поблескивал глазами.
Это взорвало Яна. Сжав кулаки, он поднялся с места и спросил:
— Кто дал право пощипанному «петуху» Севрову читать нотации и болтать о выдержке? Я приехал сюда не антимонии разводить, а драться — действовать кулаками. В этом амплуа я, кажется, был выдержаннее других. Даже с бездарным противником сумел показать класс бокса. Желание подсидеть и зависть заставляют вас придираться. Сегодня все газеты поместили мой портрет. А этой чести удостоены немногие.
Выступление Яна возмутило боксеров. Наперебой они стали призывать его к порядку. Поднялся шум.
— Да, зависть, подлая зависть! — выкрикнул Ширвис, с ненавистью глядя на Сомова.
— Слушай, Ян, — подойдя к нему вплотную, сказал Кирилл. — Если хочешь, чтобы мы подавали тебе руку, немедленно прекрати оскорбления и дикие выходки! Я не посмотрю на дружбу, сам потребую, чтобы тебя вывели из команды.
— Еще бы, — зло усмехнулся Ширвис, — ты ждешь моей дисквалификации, как манны с неба.
— Перестань! — сердито потребовал всегда спокойный и добродушный московский тяжеловес. — Иначе нам придется попросить тебя закрыть дверь с той стороны.
— Меня?
Ширвис отступил на шаг и, с презрением смерив его взглядом, хотел сказать что-то обидное, но вовремя заметил хмурые лица других боксеров и сдержался.
— Я вижу, что здесь по каким-то соображениям все против меня. Ну, хорошо. Попробуйте выступать с Кочевановым, пусть Кирюшка выиграет хоть один бой. Его-то я лупил как хотел.
Он выпрямился и с гордо поднятой головой демонстративно вышел из комнаты.
Ян был уверен, что к нему сейчас же прибегут главный судья с Сомовым и будут извиняться и уговаривать, но ошибся. В его комнату лишь заглянул Севров.
— Едешь на экскурсию? — спросил легковес, весело скаля зубы.
— Катись ко всем чертям!
Ян с такой злостью хлопнул дверью, что Севров отскочил в сторону и, обиженно сказав: «Ну и сиди балда балдой», убежал.
Из окна Ян видел, как ребята уселись в открытый автобус и уехали осматривать старую Прагу.
Обозленным на себя и на товарищей он спустился в вестибюль и, выйдя на улицу, решил самостоятельно осмотреть чешскую столицу. Он прошелся по каменным плитам панели, постоял около продавца «парок» — горячих сосисок, свернул к реке. Посмотрел на уморительно серьезных удильщиков рыбы на Влтаве. И, уже скучая, направился по узкой улице, которая привела его в старую часть Праги с ее остроконечными башнями и тесными улочками, похожими на сумеречные коридоры.
Ничего любопытного для себя Ян не нашел. Уткнувшись в какой-то тупик, он от досады плюнул и еще раз обругал товарищей, уехавших без него.
В гостиницу Ян вернулся не в духе, взял у портье ключ и стал подниматься к себе. Вдруг кто-то его окликнул. Решив, что Сомов кого-то послал за ним, Ян нехотя обернулся.
В вестибюле, широко расставив ноги, стоял краснолицый человек с приветливо вскинутой шляпой:
— Мое почтение, господин Ширвис! Вы бы могли на минутку спуститься ко мне?
Не понимая, зачем он понадобился этому иностранцу, Ян сошел вниз. Краснолицый подбежал к нему, протянув обе руки:
— Безмерно буду рад пожать руку такому великолепному боксеру! Я вчера вас видел на ринге, но не сумел пробиться. Меня зовут Тодор Штоль… будем знакомы. Я немножко имею отношение к боксу и люблю Россию.
— Вы замечательно говорите по-русски.
— Еще бы! Я жил у вас в плену. Потом из эшелона знаменитого чехословацкого корпуса видел Сибирь. Но чехов и словаков презираю, как и вы.
— Я? — удивился Ян. — С чего вы взяли?
— Ну-ну, — погрозил ему пальцем Штоль. — Я вчера всё заметил. Не смущайтесь, можете довериться судетскому немцу.
Громко хохоча и хлопая Яна по плечу, как старого приятеля, Штоль стал выпытывать:
— Как вы погуляли? Плохо? — Он был возмущен утвердительным кивком Ширвиса. — Боксер не должен плохо гулять! К госпоже Фридляндровой заходили? Нет? Как можно!
Не давая Яну опомниться, краснолицый господин потянул его на улицу и чуть не силой усадил в «фордик».
Обдавая Яна запахом крепкой сигары, он обещал показать, как гуляют в Праге.
Штоль привез Яна на Пожичью улицу в восьмиэтажный дом молодой миллионерши-пловчихи Беллы Фридляндровой.
Госпожа Фридляндрова построила дом, в котором спортсмен мог получить всё, что ему угодно. Здесь была гостиница на сотню номеров, ресторан с бассейном, гимнастический зал, души, кабинеты, массажистки.
Они уселись за столик над бассейном с зеленоватой водой. В бассейне плавали рекламные шары, переливаясь огнями отражались столики. Штоль заказал полторы дюжины устриц, вина, тильзитского сыра. Ян было запротестовал против выпивки, ссылаясь на строгий характер капитана команды, но Штоль, не слушая его, наполнил бокалы:
— Для такого боксера, как ты, никогда не повредит бокал хорошего вина.
Пришлось выпить. После вина прохладные и скользкие устрицы показались необыкновенно вкусной закуской. Ян выпил второй бокал. С непривычки в голове зашумело. Всё стало шатким.