Когда исчезает страх
Шрифт:
Пообедав, боксеры чувствовали себя голодными.
— Теперь бы полбуханочки круглого хлебца да поужинать, — мечтательно сказал тяжеловес. — А то ведь на ринг не взберешься.
— Приноравливайтесь, товарищи, к местной еде, — негромко посоветовал представитель Советского посольства. — Норвежцы своего хлеба не имеют, привыкли к картошке. К тому же учтите: вас принимают на деньги, собранные среди рабочих. Видно, рассчитана каждая копейка.
— Да я в шутку, — смутился тяжеловес.
— И шутите с оглядкой. Около вас всё время будут тереться репортеры буржуазных
Представитель посольства тут же стал переводить выдержки из статьи:
— «В России никогда не было бокса, они дерутся дубинами… Их боксеры бородаты. Перед выездом в Европу они впервые в жизни побрились…», «Драться русские могут лишь с любителями рабочих клубов, так как влачат полуголодное существование. Они питаются молотой корой деревьев, травой и картофельными очистками».
— Не написано только, куда мы картофель деваем. Так что лгут без зазрения совести. Ухватятся за любой пустяк и раздувают. Но эти статьи пока вызвали лишь повышенное любопытство к вам: все билеты на матч распроданы.
После обеда боксеры отдохнули и отправились осматривать Осло. До центра они добрались электрической подземной дорогой: два вагончика, сначала катились по рельсам на поверхности земли, потом нырнули в туннель и остановились под землей в парке — невдалеке от королевского дворца.
Боксеры с интересом осмотрели старинную крепость Акерсхьюз, позабавились, глядя на опереточно одетых и напыщенных гвардейцев, охранявших королевский дворец. Затем они пешком прошлись по прямой и широкой улице Карла-Иоганна и побывали на набережной, где рыбаки, прибывшие с островов, продавали очень вкусных вареных рачков.
Первый матч со сборной рабочей командой Осло проходил на небольшом переполненном стадионе, где разрешалось курить. Поэтому дым над зрителями висел как туман.
Норвежцы дрались в иной манере, чем чехи: на ринге они были гораздо подвижней, нападая, наносили прямые, правда довольно легкие, но частые удары, а защищались раскрытыми перчатками ловко и точно.
Рабочие парни выступали хорошо натренированными. Советские боксеры в легчайших и легких весах с трудом уравняли счет. В ходе борьбы выяснилось, что резвость и наступательный дух у норвежцев заметно ослабевают, если боксеры нарываются на тяжелые, сотрясающие удары. После этого они либо быстро сдаются, либо начинают «бегать» — уходить от резких столкновений.
Ширвису противник попался очень высокий. Руки у него оказались такими длинными, что он мог доставать Яна, не подпуская близко к себе. Его удары были хотя не сильными, но довольно назойливыми. Он явно стремился выиграть по очкам.
«Как же мне сблизиться? — досадуя, думал Ян. — Долговязый, кажется, некрепко стоит на ногах».
Он попробовал, уходя под руку противника, изо всей силы бить его по корпусу. Это норвежцу не понравилось, — он то и дело стал прижимать к бокам локти.
«Ага, короче руки становятся!» — отметил про себя Ян. — Теперь я тебя приземлю».
Сделав обманное движение, словно намереваясь еще раз провести неприятный противнику прием, Ян заставил норвежца опустить локти и невольно открыть подбородок. Этого мгновения было достаточно. Ширвис ударил не в корпус, а в голову…
Он сам не ожидал, что удар будет таким резким и точным. Длинные ноги норвежца вдруг подогнулись… Падая на Яна, он нелепо взмахнул кулаками… И получил новый удар, от которого свалился навзничь и, раскинув руки, растянулся во весь ринг.
Нокаут был таким глубоким, что после счета «девять» норвежец не смог поднять головы.
Судья подвел Яна к канатам и поднял вверх его кожаный кулак.
И вот здесь, слыша восторженный свист, грохот аплодисментов, Ян неожиданно при вспышке магния разглядел в первом ряду Штоля и Лэйна. Вскочив со своих мест, они что-то кричали и приветственно махали ему шляпами.
«Чтоб вы провалились, заклятые друзья! — невольно Выругался про себя Ширвис и в страхе подумал: — Зачем их принесло сюда? Как же я избавлюсь от них?»
Настроение у него мгновенно испортилось, он уже не чувствовал радости победы и не мог улыбаться фотографам.
На другой день утром многие газеты в Осло вышли с портретами Ширвиса. Спортивные комментаторы оказались очень осведомленными: они подробно расписывали свирепость Яна в боях на рингах Чехословакии.
Поездка в Берген вселяла надежду, что Яну в конце концов удастся избавиться от прилипчивого импрессарио. Не будет же тот всё время разъезжать за ним?
На вокзал Ширвис приехал повеселевшим, а на перроне мгновенно помрачнел, так как увидел Лэйна, подсаживавшего в вагон поезда Осло — Берген Божену.
«И ее притащили. Значит, не отстанут, — понял Ян. — Она ему нужна для переговоров со мной. Как же мне избавиться от них? Где достать еще полтораста крон? Триста пятьдесят уже скоплено. Осталось немного. Может, у Кирилла занять? Нет, ему придется объяснять, для чего понадобилась валюта, иначе он не даст, А расскажешь — крупные неприятности наживешь».
Положение казалось безвыходным. Товарищи в вагоне шутили, пели песни и почти не отходили от окон, любуясь заснеженными хребтами гор и хрустальными водопадами, низвергающимися с крутизны. А Ян весь путь молчаливо сидел в углу, ломая голову: как же ему избавиться от дурацкого протокола и долга? И ничего не мог придумать.
В бергенском поезде дневной свет то и дело сменялся кромешной тьмой туннелей. Казалось, что все горы здесь пробуравлены. Один из боксеров насчитал восемьдесят два туннеля.
Берген встретил советских спортсменов мелким дождем; панели лоснились, а жители ходили в прорезиненных плащах и шляпах-зюйдвестках.
— Берген — город дождей, — объяснил переводчик. — В Норвегии популярен анекдот. Его все рассказывают. Бергенского мальчика как-то останавливает турист и спрашивает: «Скажи, дружок, давно ли начался дождь?» Мальчик смутился и виновато ответил: «Я не знаю, мне всего одиннадцать лет… Спросите у моего дедушки, он, наверное, слышал».