Когда мир изменился
Шрифт:
Две серые фигуры, однако, отнюдь не исчезли в вихре драконьего пламени; стояли всё там же, недвижно, и пустые буркалы их, казалось, устремлены были на рыцаря Конрада, на него одного.
Фесс проклял себе самыми последними словами.
Молодой рыцарь. Слабое звено. И жизненная сила, убегающая, словно вода из продырявленного меха.
Руна отражения. Руна рассеивания. Руна соединения зримого и незримого — его собственная.
Призраки поднялись над пожаром. Взгляды пустых глазниц упирались в Конрада; рыцарь зашатался, и, за миг до
— Именем Господа и всей славой Его!..
Вспышка тот же самого блистающе-белого пламени. Некроманта отшвырнуло, и даже Кейден едва удержалась, ей пришлось развернуть крылья и вцепиться всеми четырьмя лапами в землю; волна чистой силы, так непохожей на горькую силу этого мира нахлынула на явившихся призраков, бросилась, словно штормовое море на скалистый берег, но, точно так же, как и морская волна, отхлынула, не причинив никакого вреда.
Не обычные призраки. Не обычные аппарации, знакомые по кладбищам и катакомбам. Нет — посланцы того самого мира, нагло и пренебрежительно объявившего некроманту о своём существовании.
Все три наброшенных им руны ожили разом. Незримая стена воздвиглась меж Конрадом и голодными привидениями, останавливая поток ускользающей жизни рыцаря; череп на вершине посоха издал злобное шипени, и знакомое пламя потекло из его глазниц; поток силы некроманта ударил в серые фигуры словно стенобитный таран и аппарации дрогнули, заколыхались, отступая дальше в полыхающий лес.
Они теряли вещественность, контуры размывались, очертания таяли, но они не были уничтожены.
Мы вернёмся, не преминули уверить призраки за миг до того, как исчезнуть окончательно.
Остаток ночи они провели, борясь с лесным пожаром и стараясь поставить на ноги Конрада. И справиться с бушующим пламенем оказалось самой лёгкой из этих задач.
Рыцарь не получил ни единой царапины, и тем не менее двигаться не мог. Руки его тряслись, ноги подкашивались, а в глазах застыл тот самый ужас, который поэты называют «невыразимым» или «неописуемым».
Кейден преобразилась, покончив с огнём; склонилась над Конрадом.
— Бедный юноша. — Сейчас она звучала и впрямь как прожившая не один век. — Попался на крючок. Хорошо, что ты успел вовремя, некромант.
Фесс только хмыкнул.
— Успел, только не до конца.
— Избавься от него, — безо всяких околичностей заявила драконица. — Я буду с тобой. А этот бедняга просто останется без головы, странствуя с тобой. Ноша не по нему. Зачем он тебе, некромант Фесс?
Кэр отвернулся. Конечно, в словах Кейден смысл имелся. Но, с другой стороны…
— Не отказывай тем, кто от чистого сердца хочет стать твоим спутником.
— Даже если это грозит им, гм, безвременной кончиной? — она подняла идеальную бровь.
— Это их выбор.
— А бывалый некромант готов взять их с собой на неупокоенный погост, где они станут не помощью, но помехой? — продолжала
— На погост не возьму. Хотя тот же Конрад не спасовал, когда мы бились с мертвяками и даже с тем же личем.
Драконица покосилась на беспокойно бормочущего что-то во сне рыцаря.
— Что это за мир, некромант Фесс? И зачем я понадобились какому-то варлоку? И как он до меня дотянулся?
— На твои вопросы у меня нет ответов, достойная Кейден. Кроме очевидного. Мир… обычный мир. Солнце сверху, земля под ногами. Воздух, которым можно дышать. Вода, которую можно пить. Сила, которую можно преобразовать чарами. Горькая сила.
— Горькая, — кивнула Кейден. — Необычная. Плохо повинуется. Когда эти призраки явились, я ж должна была их снести!.. Пламя магическое!.. А им ничего!..
— А остальное… не ведаю, откуда взялся тот варлок, не знаю, каким образом он дотянулся до тебя. И какими силами он распоряжался, твоя свои чары, я тоже не знаю; но буду стараться узнать.
— А чего ты хочешь, некромант Фесс? — драконица глядела прямо на него.
— Я делаю то, что делаю, — пожал он плечами. — То же, что делал в Эвиале. Защищаю простой народ от ужасов ночи. От неупокоенных. То, что умею.
— Не лукавь со мной. Ты чужой здесь. Ты хочешь домой, обратно?
Некромант отвернулся.
— К чему эти вопросы, досточтимая?
— Тебя что-то гложет, некромант Фесс, которого я помню по прошлой жизни. И гложет куда сильнее, чем следовало бы.
— Разве можно сказать, «как следовало»? — удивился тот.
— Есть тоска по дому, — наставительно сказала драконица, грациозно подбирая длинное льняное платье. Несмотря на лесную глухомань, одежда оставалась абсолютно чистой, листва, иголки и прочее к ней словно не приставала. — Есть одиночество. И есть потеря.
— Много чего есть, — Фесс пожал плечами. Эта странная Кейден, такая же — и не такая, как погибшая в Эвиале.
— Почему ты придумал мне какую-то «дочь»? — в упор спросила та.
— Я ничего не придумывал. В том Эвиале, что знал я, ты оставила дочь в Козьих горах. Яйцо, не успевшее вылупиться.
Голубые глаза неотрывно глядели на него, но, как Кэр ни пытался, прочесть в них хоть что-то было невозможно.
— Расскажи мне ещё, — потребовала драконица.
— Чего ж тут рассказывать? Без обиняков если, яйцо подобрал я. Драконица явилась в Эвиал у меня на руках. Её имя… Аэсоннэ.
Кейден печально покачала головой. Длинная коса плавно качнулась; такую косу убирать цветами, вплетать ленты, как для свадьбы или праздника, а не тащиться сквозь дикие дебри, где под гранитными скалами дремлет старое голодное зло.
— Если ты думал, что это, не знаю, «пробудит во мне воспоминания», ты ошибся, — суховато сказала она. — У меня не было дочери. Я вспомню всю свою родню, память крови никуда не исчезла, и Чаргоса, и Сфайрата, и Менгли, и Эртана, и Беллем, и Редрона, и Флейвелл… но я не сносила яиц. Не оставляла их позади.