КОГДА МЫ БЫЛИ СИРОТАМИ
Шрифт:
Старый сыщик снова глубоко задумался. Потом признался:
– Был там один дом… Теперь припоминаю. Обычно мои люди приносили мне доклады о проведенных обысках. Я получил такие доклады насчет всех остальных домов, их было семь, а вот о последнем донесения не было. Помню, меня это насторожило. Моим людям почему-то не дали обыскать этот дом. Повторяю, меня это насторожило. Нюх сыщика. Вы понимаете, конечно, что я имею в виду, сэр.
– Так что насчет того последнего дома? Вам все-таки не представили доклада о нем?
– Именно, сэр. Но вы правильно заметили: тогда это не было для меня предметом первоочередного интереса. Расследование убийств в «У Ченлу» было куда важнее, вы ведь понимаете. Вокруг них
– И, насколько мне известно, двоим из ваших старших коллег это дело стоило карьеры. Инспектор Кун рассмеялся:
– Я же сказал, расследование принесло мне большое удовлетворение. Я принял это дело после того, как мои предшественники оказались бессильны раскрыть его. В городе только и разговоров было что об этой перестрелке. И через несколько дней я вычислил убийц.
– Я с восхищением читал отчет об этом. Теперь старик смотрел на меня очень пристально и, наконец, медленно произнес:
– Тот дом… Дом, в который моим людям не дали войти. Тот дом… Вы хотите сказать, что…
– Да. Я почти уверен, что именно там держат моих родителей.
– Понимаю. – Он замолчал, переваривая эту грандиозную догадку.
– О какой бы то ни было небрежности с вашей стороны, не может быть и речи, – поспешил успокоить его я. – Позвольте еще раз заверить, что я читал ваш отчет с огромным восхищением. Ваши люди не смогли обыскать тот дом, поскольку им помешали весьма влиятельные персоны из высших эшелонов полиции, которые, как теперь стало известно, получали деньги от преступных организаций.
Кашель в какой-то из соседних комнат возобновился. Инспектор Кун, еще немного помолчав, взглянул на меня:
– Вы пришли спросить меня… Спросить, не помогу ли я вам отыскать тот дом?
– К сожалению, здешние архивы в чудовищном состоянии. Дела в этом городе вообще ведутся позорно. Бумаги не подшиты, некоторые документы и вовсе утеряны. В конце концов я решил, что проще будет обратиться к вам и спросить, не помните ли вы, сколь бы невероятным это ни казалось, хоть что-нибудь о том доме.
– О доме… Дайте подумать. – Старик закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться, но через несколько минут снова открыл их и покачал головой. – Перестрелка в «У Ченлу». Прошло больше двадцати лет. Простите. Я ничего не помню о том доме.
– Прошу вас, сэр, постарайтесь вспомнить хоть что-нибудь. Ну хотя бы в каком районе он находился? Может, в международном сеттльменте?
Он подумал еще немного и снова отрицательно покачал головой:
– Прошло слишком много времени. А моя голова работает в странном режиме. Иногда я ничего не помню, даже о том, что было накануне. Но я постараюсь. Может, завтра, может, послезавтра проснусь и что-нибудь вспомню. Мистер Бэнкс, мне очень жаль, но сейчас… нет, сейчас я не помню ничего.
Когда я вернулся в международный сеттльмент, уже наступил вечер. Я провел в номере около часа, снова и снова просматривая записи и стараясь стряхнуть разочарование от встречи со старым инспектором. В девятом часу я спустился к ужину и уселся за свой любимый столик в углу роскошного зала. Особого аппетита у меня не было, и я хотел было даже отказаться от основного блюда и вернуться к работе, когда официант принес мне записку от Сары.
Вот она передо мной. Несколько строк, поспешно нацарапанных на нелинованной бумаге, верхний край оторван. Едва ли Сара долго думала над тем, что писала. В записке была лишь просьба встретиться с ней немедленно здесь, в отеле, на площадке между третьим и четвертым этажами.
Сейчас снизь между этой запиской и тем незначительным инцидентом, который произошел в доме мистера Тони Кезвика неделей раньше, кажется мне очевидной. Вероятно, Сара вообще не написала бы записки, если бы не то, что произошло тогда между нами. Но когда официант вручил мне листок бумаги, это, как ни странно, не пришло мне в голову, и несколько минут я сидел, заинтригованный тем, почему Сара назначает мне свидание таким способом.
Надо сказать, что после вечера в «Доме удачи» мы встречались с ней еще три раза. Два – лишь мимолетно, в присутствии посторонних, и во время этих встреч ничего особенного между нами не происходило. Третья встреча произошла: за ужином у мистера Кезвика, президента компании «Жарден Матисон», и мы едва обменялись несколькими словами, однако с определенной точки зрения ее можно рассматривать как поворотный пункт в наших отношениях.
В тот вечер я чуть опоздал, и к тому времени, когда появился в оранжерее мистера Кезвика, более шестидесяти его гостей уже расселись за столиками, расставленными среди деревьев в кадках и вьющихся растений. Я заметил Сару в дальнем конце помещения – сэра Сесила с ней не было, – но увидел, что она тоже ищет свое место, и не стал подходить.
В Шанхае на подобных мероприятиях принято, чтобы гости, когда подадут десерт, покидали свои места и свободно передвигались по залу. Я, разумеется, надеялся подойти к Саре и поболтать с ней. Однако, когда десерт наконец принесли, мне не удалось улизнуть от сидевшей рядом дамы, которая непременно хотела посвятить меня во все подробности политической ситуации в Индокитае. Когда же мне наконец посчастливилось отделаться от соседки, хозяин дома встал и объявил начало «интермедий». Он представил первую исполнительницу – стройную даму, и та, поднявшись из-за стола, вышла вперед и начала декламировать забавное стихотворение, должно быть, собственного сочинения.
За ней выступал мужчина, спевший без аккомпанемента несколько арий из комических опер Гилберта и Салливана, и я заподозрил, что большинство гостей собираются продемонстрировать свои таланты. Они и впрямь выходили один за другим, иногда пели дуэтом или даже составляли трио. Репертуар был самый разнообразный – от мадригалов до комических номеров. Атмосфера в зале стала весьма фривольной, если не сказать непристойной.
Потом вперед пробрался краснолицый мужчина – как я потом узнал, директор Гонконгско-Шанхайского банка, – в неком подобии туники поверх смокинга. Он развернул свиток и начал читать монолог-пародию на некоторые события и особенности шанхайской жизни. Все намеки на людей, на содержание туалетов в иных клубах, на недавние события, связанные с преследованиями прессы, были мне абсолютно непонятны, но весь зал хохотал до упаду. Я оглянулся в поисках Сары и увидел ее в углу. Она сидела в окружении нескольких дам и смеялась так же самозабвенно, как они. Ее соседка, явно немало выпившая, хохотала почти до неприличия развязно.
Выступление краснолицего продолжалось минут пять – причем оживление публики возрастало от шутки к шутке, – и наконец он продекламировал особенно эффектное четверостишие, после которого зал просто взревел. Именно в этот момент я снова посмотрел на Сару. На первый взгляд картина не изменилась: Сара все так же хохотала вместе со своими соседками. Единственной причиной, по которой я не сразу отвел от нее глаза, было удивление: неужели она, прожив в Шанхае меньше года, настолько хорошо знает здешние реалии, что даже завуалированные намеки способны довести ее до подобного состояния. Но, присмотревшись, я понял, что она вовсе не смеется, что слезы, которые она вытирает, – отнюдь не слезы от смеха, она в самом деле плакала. Я смотрел на Сару, не в силах поверить собственным глазам. Пока продолжалось бурное веселье, я тихо встал и начал протискиваться сквозь толпу. В результате сложных маневров мне удалось подойти к Саре сзади. Теперь все сомнения отпали: она безудержно рыдала посреди всеобщего веселья.