Когда мы состаримся
Шрифт:
— К дому Бальнокхази!
Ему тоже не требовалось подсказывать — куда.
До самого места мы не обменялись ни словом. Да и что бабушка с маменькой могли мне сказать?
Мы остановились у дома Бальнокхази, и к маменьке словно вернулась вся её молодая энергия. Решительной поступью, с пылающим лицом и высоко поднятой головой устремилась она вперёд.
Не знаю уж, по счастливому совпадению или предуведомленный заранее, но надворный советник оказался дома.
«С каким лицом он нас встретит?» — заговорило во мне любопытство.
Слишком много
Бальнокхази вышел нам навстречу из кабинета. Лицо его выражало скорее любезность, чем радушие, — любезность с долей укоризны, но столь деланной, рассчитанно-напускной, будто он час целый старался её получше изобразить перед зеркалом.
Маменька направилась прямо к нему и возбуждённо спросила, схватив его за обе руки:
— Где мой сын Лоранд?
Мой высокородный дядюшка откинул голову, уперев подбородок в высокий воротничок, и, вздохнув, отпарировал с великодушным сожалением:
— Это мне, милая сударыня-сестрица, впору допытываться, где он, коль скоро на меня легла обязанность его разыскивать. И неизменный мой ответ «не знаю», — лучшее, мне думается, свидетельство родственного участия в его судьбе.
— Зачем вы преследуете моего сына? — вся дрожа, спросила маменька. — Нельзя же уничтожать человека за один неверный шаг, совершённый по молодости лет!
— Отнюдь не единственный его шаг побуждает меня к этому. И не только в качестве официального лица я его преследую.
И Бальнокхази бросил на меня быстрый пронзительный взгляд. Но я не отвёл своего в полном сознании собственной правоты и превосходства. Которые не премину показать!
— Как так? За что же ещё его преследовать?
С приподнявшей усы горькой усмешкой Бальнокхази повёл плечами.
— Уж и не знаю, как вам изложить, если вы ещё не слышали. Я полагал, вы осведомлены обо всём. Известивший вас об исчезновении молодого человека мог бы и причины объяснить.
— Да, я осведомлена, извещена. Это большое несчастье, но не бесчестье.
— Ой ли? — вопросил Бальнокхази, приподымая иронически плечо и склоняя набок голову. — А я и не знал, что в провинции это не почитается за бесчестье. Право, не знал. Студент-правовед, юнец, почти мальчишка — и у человека гораздо солиднее по возрасту, положению, который вдобавок принял его в доме как родного, как члена семьи, в благодарность за эту отеческую заботу соблазняет жену! Помогает этой непорядочной женщине взломать шкаф, унести деньги и драгоценности и бежит вместе с ней за пределы страны. И это не преследуется, не считается преступлением! Не знал. Вот уж не знал.
При этом новом двойном обвинении бедная маменька содрогнулась, как от удара электрического тока. Побледнев, схватилась она за бабушку, которая сама стала белее собственных седин.
— Что вы сказали? — спросила она вместо маменьки, совсем лишившейся сил. — Лоранд — соблазнитель?
— К сожалению, да. Он похитил мою жену.
— И вор?
— Тяжко вымолвить, но другого слова я не нахожу.
— Поосторожней, сударь! Побойтесь бога!
— Я и так был достаточно
— Вам всё, сударь, будет возмещено, — сказала бабушка, — только не касайтесь этого предмета при моей дочери, прошу вас. Вы же её просто убиваете, разве не видите?
Бальнокхази между тем всё поглядывал на меня, и в каждом его взгляде читался вопрос. Напрасно он, однако, думал меня смутить. Я был готов к ответу.
— Чему я удивляюсь, — вымолвил он наконец, — так это одному: что все эти открытия новы для вас. Я полагал, что известивший вас об исчезновении Лоранда не умолчит и о сопровождающих бегство деликатных обстоятельствах, поскольку он от меня же и узнал про них.
Тут и маменька с бабушкой посмотрели на меня.
— Ты нам про это не писал, — сказала бабушка.
— Не писал.
— И по дороге сюда промолчал.
— А ведь я всё ему рассказал!
— Почему ты скрыл от нас? — с негодованием возвысила голос бабушка.
Маменька молча ломала руки.
— Потому что обвинение это не имеет под собой никакой почвы, как мне доподлинно известно.
— Ого! Каков молодец! — с презрительным вызовом воскликнул Бальнокхази.
— Ровным счётом никакой, — повторил я спокойно, хотя всё во мне трепетало от волнения.
И надо было видеть, как они разом обступили меня. Как бросились ко мне маменька с бабушкой, хватая одна за правую руку, другая — за левую (так утопающие цепляются за протянутую им спасительную длань). И как, надменно сверкая глазами, подступил рассерженный советник. Всякое самообладание их покинуло. Вне себя, с волнением, яростью, радостью, надеждой все трое восклицали наперебой: «Да говори ж! Что тебе известно? Говори!»
— Хорошо, я расскажу. Едва только вы, ваше высокородие, поставили меня в известность, какие ужасные обвинения ложатся на Лоранда, я тотчас отправился его разыскивать. Нашлись два честных простых человека, которые пришли мне на помощь в этих поисках, два бедные ремесленника, оставившие свою работу, чтобы спасти несчастного. Они и будут моими свидетелями, которые подтвердят, что сказанное мной — чистая правда и всё так и было, как я говорю. Один — пекарный подмастерье Мартон Браун, другой — Матяш Флек.
— Это извозчик моей жены, — перебил Бальнокхази.
— Совершенно верно. Он и отвёз нас туда, где временно скрывался Лоранд. Он, Моцли, сообщил мне, что ваша супруга — в другом месте. И он же перевёз её через границу — без брата. А брат пешком, с пустыми карманами отправился тем временем в глубь страны. Мы с Мартоном проводили его до предгорий, и принятые от меня карманные деньги были единственными средствами, которыми он располагал, а палка Мартона — единственной спутницей, его сопровождавшей.