Когда мы состаримся
Шрифт:
— Честью клянусь.
Он пожал мне руку. Честь — это для него очень много значило!
— А теперь быстрее! Фиакр ждёт.
— Фиакр? На нём далеко не уедешь. Да и зачем мне? Дойду на своих двоих, куда пожелаю: служат исправно и денег не просят.
Я достал вышитый ещё маменькой кошелёчек и хотел незаметно всунуть Лоранду в боковой карман.
— Что это? — перехватил он мою руку.
— Немного денег. Я думал, понадобятся тебе в дороге.
— Откуда у тебя деньги? — удивился он.
— Ты же сам дал, помнишь: сорок форинтов лист. Когда те бумаги переписывали.
— И ты отложил?
Лоранд открыл кошелёк и засмеялся: там было форинтов двадцать.
Смех его приободрил меня несказанно — и я сам засмеялся неизвестно чему. Так мы стояли рядом и смеялись до слёз. Даже сейчас, когда я пишу эти строки, улыбаюсь растроганно при одном воспоминании.
— Ну, теперь я миллионер.
И Лоранд беззаботно опустил в карман мой кошелёк. А я ног под собой не чуял от радости, что он принял мою лепту.
— Теперь хоть на край света — со спокойной душой, не как эти побирушки, «arme Reisende».
Мы вышли обратно в тёмный, тесный двор. При нашем появлении в низенькой двери Мартон с Моцли только рты разинули, не в силах догадаться, что меж нами произошло, хотя и подглядывали в окно.
— Здесь я, баринок. Куда прикажете? — коснувшись шляпы, подал голос Моцли.
— Поезжай, куда тебе велено, — ответил Лоранд. — Вези того, за кем послан, к той, которая тебя послала. А мне в другую сторону.
Мартон при этих словах пребольно ущипнул меня за руку; я чуть не вскрикнул. Такая у него была манера выражать одобрение.
— Слушаюсь, баринок, — сказал Моцли и без дальних слов вскарабкался на облучок.
— Постой! — крикнул Лоранд, доставая кошелёк. — Вот, чтобы не говорили, будто по своим делам разъезжаю за чужой счёт.
— Чего, чего? — буркнул Моцли грубовато. — Это мне? Что я, не мадьяр — за провоз беглого студента брать? Такого ещё не бывало. Адью!
И, подхлестнув лошадей, выкатился со двора.
— Во, молодчина! — проводил его Мартон одобрительным смехом. — Узнаю нашего Моцли. Парень что надо! Без него ни за что бы вас не нашли. Как же вы, однако? Куда теперь? — спросил он Лоранда.
Брат знал старого шутника-подмастерья, не раз слушал его заковыристые истории, заходя ко мне.
— Пока вот из Пожони убраться надо, старина.
— Да, но по какой дороге? Я думаю, по мосту да через деревню лучше всего.
— Там народ ходит. Ещё узнают.
— Ну так вниз по берегу, до маломлигетской переправы, там за два гроша перевезут. Мелочь-то есть с собой? Пешему всегда надо иметь, медяками платить во избежание подозрений. Эх, знать бы заранее, свой цеховой билет дал бы вам на время. За пекарного подмастерья сошли бы.
— Ничего, сойду за легата. [110]
— И то.
Мы дошли до конца улицы. Лоранд стал было прощаться.
— Но-но, — сказал Мартон. — До заставы проводим вас… До тракта. Пока в безопасности не будете. А знаете что? Вы вперёд идите вдвоём, а я малость поотстану. Притворюсь, что немного под хмельком. Патрули тут бывают… Песню возьму затяну и на себя внимание отвлеку. Повздорю даже с ними, если потребуется. А вы улизнёте, пока меня в каталажку поведут. Вот вам, господин Лоранд, палка моя в дорогу, держите. Хорошая палка! Всю Германию с ней обошёл. Ну, с богом!
110
Легатами именовались рассылавшиеся на сельские праздники семинаристы-проповедники.
И старый подмастерье крепко сжал ему руку своими мозолистыми ладонями.
— Эх! Сказал бы вам, знаете, на прощанье. Но не буду. Главное, всё в порядке! Вот и ладно. Так что молчу. Значит, с богом.
И, отстав от нас, Мартон принялся во весь голос выводить какие-то тирольские рулады, а вдобавок ещё кулаками барабанить то в одни, то в другие двери. Ни дать ни взять — заправский пьяница, который куражится, напрашиваясь на потасовку, чтобы достойно завершить день.
«А-ля-ли, ля-ли, ля-ли-лё!» разносился по улице его звонкий фальцет.
Мы же поспешили прочь, держась за руки: дальше была сплошная темень.
Надо было ещё миновать казармы на окраине. Часовой громко окликнул: «Кто идёт? Патруль, марш!» И конный дозор зацокал копытами по мостовой вслед за нами.
Как Мартон сказал, так и сделал: стал приставать к патрульным.
— Мирный житель я! — донеслось до нас его способное мёртвых разбудить препирательство со стражами порядка. — Честный, мирный обыватель! Fugias, Mathias! [111] (Латынь явно нам предназначалась.) Десять кружек пива, подумаешь! Я мирный обыватель. Матиас Фугиас моё честное имя. Ну и заплач'y. Разбил — значит, заплачу! Кто орёт? Не ору, а пою. А-ля-ли, ля-ли-лё! Не нравится — спой лучше.
111
Беги, Матяш! (лат.).Моцли — уменьшительное от Матяш.
Город уже остался позади, а издали всё доносился ужасающий шум, поднятый Мартоном для нашего спасения.
За городской чертой мы оба вздохнули с облегчением. Что может быть безопасней звёздного неба над головой!
Только холод нас подгонял. С полчаса уже мы шли нескончаемыми виноградниками.
— Погоди! — спохватился Лоранд. — Ты докуда думаешь меня провожать?
— Докуда к рассвету дойдём. Один я, пожалуй, не отважусь возвращаться по городу в темноте.
Теперь его черёд был тревожиться. Как быть со мной? Отпустить одного домой по тёмным, пользующиеся дурной славой трущобам? Или с собой тащить за несколько миль? Но ведь оттуда всё равно одному придётся возвращаться.
В нерешительности Лоранд остановился обок дороги.
В эту минуту нас обогнал быстро мчащийся экипаж. Едва он поравнялся с нами, кто-то кубарем скатился с запяток, поднялся и подбежал к изгороди, где мы стояли.
Это был Мартон.
— Нашёл-таки, — объявил он со смехом. — Ну, потеха! Они и вправду меня за пьяного приняли. Gaude! [112] Поцапался там с ними. Схватили и поволокли, один даже по спине саблей вытянул. Оказал честь!
— Ну а как же вы освободились? — спросил я, не находя ничего особенно забавного или почётного в этом происшествии.
112
Веселье, потеха (искаж. лат.).