Когда мы встретились
Шрифт:
В данный момент я сделаю все что угодно, лишь бы выкинуть ее из своей жизни. Ну, почти все.
— Они подросли, — замечает Тара, жестом указав на дом.
Покачав головой, я бросаю на нее предупреждающий взгляд.
— Не надо.
Тара медленно моргает, прикидываясь дурочкой.
— Чего не надо?
— Вести себя так, будто тебе не все равно.
Просмотрев бумаги, я замечаю, чего не хватает. Того, чего и всегда. Вот причина, по которой я долгие годы отсылаю ей их обратно.
Я возвращаю бумаги Таре, так сильно сжав челюсти, что в ушах и в затылке
— Что теперь?
— То же, что и всегда, — огрызаюсь я, бросив к ее ногам ручку. — Полная опека или ничего. Не понимаю, в чем, бл*дь, проблема. Ты их бросила. В документах это должно было стоять первым пунктом. Они тебе не нужны. Единственное, почему ты продолжаешь предлагать совместную опеку, это чтобы мне насолить.
В ее глазах печаль. Вот уж не думал и не ожидал, что она на такое способна.
— Нет, не поэтому, — шепчет Тара, опуская глаза на гравий у нас под ногами, на единственное расчищенное от снега место.
Мой пульс бьется в ушах. Стук. Стук. Стук.
— Что тогда? Не похоже, что они тебе нужны.
Она не реагирует. Никаких слов. Никакого отрицания.
И тут меня осеняет, как в тот раз, когда в десять лет меня лягнула в живот лошадь Моргана. Все эти люди, на которых Тара пытается произвести впечатление, не знают, что у нее есть дети. Если кто-то узнает, что у нее есть дети, включая парня, с которым она помолвлена, то Тара уже не будет выглядеть добившейся успеха девушкой из маленького городка. Все будет выглядеть так, будто она бросила свою семью. Это правда, но эта история не сработает, как лабуда о техасской королеве красоты, которую она им втюхала. Так почему ей понадобилась совместная опека?
Я смотрю на нее, понимая, как сильно похожа на нее Кэмдин. Вздохнув, я спрашиваю то, чего, вероятно, не хочу знать.
— Если ты не хотела, чтобы кто-то узнал, что у тебя есть дети, почему просто не передала мне полную опеку, когда я попросил об этом в первый раз?
Не думаю, что Тара решится ответить на мой вопрос, но, к удивлению, она отвечает.
— Потому что я думала, что, если у меня будет совместная опека, я смогу видеться с тобой.
Впервые в ее словах звучит грусть.
Мне хочется схватить ее за горло и вбить в нее хотя бы немного родительских чувств.
— Значит, девочки тут ни при чем, — резюмирую я, чувствуя, как на меня волнами накатывает гнев.
Тара кивает.
Я даже не могу точно описать, сколько ненависти я к ней испытываю. Мне тяжело дышать.
— Они заслуживают кого-то получше, чем ты, — рычу я, качая головой. — Исправь эти чертовы документы, и я их подпишу.
По тому, как Тара на меня смотрит, по блеснувшей у нее в глазах ревности, когда она заметила в моей руке руку Кейси, мне ясно, что эта девушка не любит человека, подарившего ей это обручальное кольцо. По крайней мере, не совсем. В глубине души она все еще влюблена в меня. И хотя я хочу ее ненавидеть, какая-то часть моего сердца волнуется о ней как о матери моих девочек.
Я прислоняюсь к каменной колонне и делаю медленный, ровный вдох.
— Они
Ее взгляд падает на кольцо.
— Что за вопрос, Бэррон?
Вот и ответ. Я знал этот ответ. Я его ждал, но все равно чертовски больно от того, что созданную нами жизнь оказалось так легко заменить. Но это Тара. Не думаю, что она способна любить кого-то, кроме себя.
— А я? — спрашиваю я, потому что мне интересно, какова была моя роль во всем этом. Парень, который нужен был ей для того, чтобы приятно провести время?
Она закатывает глаза, будто это глупый вопрос.
— Конечно, значишь.
Я не упускаю, что в ответе она употребила настоящее время. В этот момент я понимаю, какой Тара дерьмовый человек. Меня она любить может, а девочек нет? Очевидно, что им лучше вообще о ней не знать.
Тара снова переводит взгляд на дом.
— Можно мне их увидеть?
— Нет! Черт побери, — кричу я.
В этот момент я окончательно выхожу из себя и бью кулаком в стену дома. Я тут же об этом жалею, потому что уверен, что сломал себе руку, но боль — ничто по сравнению с пульсирующим во мне гневом. Тара вскрикивает от испуга и отпрыгивает назад. Я подхожу к ней, так близко, что она чувствует на своем лице мое дыхание, но я ее не касаюсь.
— Ты бросила меня с гребаным новорожденным и без всякой причины. Я на три года выпал из жизни, а ты объявляешься здесь и снова все рушишь. Что ж, очень жаль. Ты как отрава. Я не хочу, чтобы ты приближалась к девочкам. Ты либо исправляешь документы и передаешь мне полную опеку, либо остаешься моей женой. Доведи дело до суда. Ты знаешь, что я все равно выиграю и получу опеку. Но ты ведь этого не сделаешь, да? Ты же не хочешь, чтобы кто-то узнал о твоей здешней жизни?
Тара ничего не отвечает.
— Все в твоих руках, милая.
Она смотрит мне в глаза и хмурится.
— Не будь таким злобным.
— Поверь мне, Тара, ты еще не видела, каким злобным я могу быть, когда речь заходит о безопасности моих детей.
— Безопасности? — фыркает Тара, приглаживая растрепавшиеся на ветру волосы. — Я же не собираюсь причинять им вред, Бэррон. Перестань драматизировать.
— Уходи. Убирайся с моей земли.
— Мне нужно поговорить с Кейси, — упирается она, будто я должен дать ей такую возможность.
— Черта с два, — я буравлю ее взглядом, таким же твердым, как и моя позиция. — Убирайся с моей гребаной земли, пока я не вызвал шерифа.
Тара смотрит мне в глаза, на ее лице написано «пошел ты».
— Ты не можешь влюбиться в эту девушку. Бэррон, она — прислуга. Она зарабатывает на жизнь, убирая дерьмо за моей собакой.
Я ненавижу то, как Тара произносит «эта девушка», как будто Кейси для меня недостаточно хороша. Я не знаю всей ситуации, но я слишком хорошо знаю Тару, чтобы не верить тому, что она говорит. Но то, что она ведет себя так, будто Кейси какое-то отребье, меня задевает. Ее отъезд из Калифорнии, вероятно, был связан с Тарой. Она сбежала от всех, кого всю жизнь чем-то не устраивала.