Когда мы встретились
Шрифт:
Бэррон входит в меня сзади, полностью сосредоточившись на моей заднице. Он ничего не говорит, и я тоже. Слова для этого не нужны. Мы два человека, не знающих, что их ждет в будущем, но отчаянно желающих друг друга. Яростно сжав меня, он двигается быстрее, чем когда-либо прежде. И хотя я не кончаю, наблюдая за его напряженными, беспорядочными движениями в погоне за своей потребностью, это того стоит.
Бэррон толкается в меня в последний раз, а затем наваливается сверху, крепко прижав к столешнице.
— Вот дерьмо, — говорит
Тяжело дыша, он отступает назад и смотрит на меня. Я гляжу на открывшееся передо мной зрелище. Его джинсы спущены до лодыжек, твердый член торчит, мышцы напряжены. Господи. Если бы этот момент можно было сфотографировать и сохранить, я бы это сделала.
Мы молча переводим дыхание, так же молча одеваемся и стоим, уставившись друг на друга. Бэррон проводит рукой по лицу, затем по волосам. Он сглатывает, стараясь выровнять дыхание.
— Ты не… кончила. Так ведь?
Я качаю головой.
— Нет, но это было так горячо, что не важно.
— Я потом все возмещу, — Бэррон поправляет рукава своей фланелевой рубашки. — Но сейчас мне нужно ехать за девочками.
Во мне загорается надежда. Потом. У нас будет потом.
— Хорошо, — я киваю, испытав облегчение от того, что он меня не выставил. — Мы обещали им печенье.
Бэррон кивает, еле заметная улыбка трогает его губы, но не овладевает ими целиком.
— Обещали.
— Хочешь, я поеду с тобой?
Он кивает в сторону гаражной двери.
— Да. Давай поедем вместе.
Я нервно смеюсь и застегиваю джинсы.
— Собираешься выбросить меня на обочину? Мне кажется, я видела такое в фильмах. Если хочешь, чтобы я ушла, просто скажи. Тебе не обязательно меня убивать.
Взяв в руку ключи, Бэррон моргает, а затем хмурится.
— Я не хочу, чтобы ты уходила.
— Хорошо. Я сейчас приду. Просто нужно, знаешь, привести себя в порядок, — я показываю жестом между ног, как будто это не очевидно.
Бэррон больше ничего не говорит и уходит.
Я пользуюсь половиной ванной комнаты рядом с прачечной, проклинаю свое отражение в зеркале, а затем встречаюсь с Бэрроном в гараже. Он сидит, уставившись на подъездную дорожку, ему в лицо бьет солнечный свет. Я смотрю на него, на его красивые карие глаза, но замечаю написанное на его лице беспокойство.
Я молчу. Жду, когда заговорит он. Бэррон всего в нескольких сантиметрах от меня, но кажется, что между нами километры.
Сглотнув, он откашливается.
— Она когда-нибудь говорила тебе, почему ушла?
Я думаю о тех немногих разговорах, что были у нас с Тарой о Бэрроне и документах о разводе.
— Она говорила лишь то, что не могла больше оставаться в Техасе. Чувствовала себя… как птица в клетке.
Бэррон медленно и глубоко вдыхает, устремив взгляд вперед. Кивнув, он заводит машину. Она оживает, и меня охватывает тревога, потому что я не знаю, что будет дальше. Пересекая границу Калифорнии,
30
Возможно, с этим я переборщила
КЕЙСИ
Когда я думаю о Рождестве, то вспоминаю две вещи. Выставленную у нас в холле искусственную елку высотой в тридцать футов, и моего отца, колотящего палочками по двери моей спальни и распевающего мне «Jingle Bell Rock», потому что в четыре утра он был чертовски пьян. Еще я помню, как мама вызывала полицию, потому что отец пробил рукой окно, поскольку застал ее в постели со своим другом. Славные времена.
Еще одно рождественское воспоминание. Я открывала подарки вместе с мамой и получала все, что нравилось ей, а не то, чего хотелось мне.
Сегодня все изменится. Канун Рождества, и пока Бэррон помогает Моргану загонять скот до обещанной сегодня вечером метели, мы с девочками делаем все, что связано с Рождеством.
Только взгляните на меня в фартуке со снеговиком, купленным мною на днях в Амарилло. Разве я не выгляжу празднично? Теперь у нас с девочками есть одинаковые пижамы.
Я погладываю на девочек, просматривая поваренную книгу бабушки Бэррона.
— Какое печенье готовим следующим? — спрашиваю я девочек, весь мой фартук в муке.
Ладно, кухня Бэррона тоже вся в муке, но я уверена, что он не будет жаловаться. К своему возвращению он с нетерпением ждет печенья, а я — писюньку.
Сев стонет, она наполовину лежит на кухонной стойке, болтая ногами в воздухе. Похоже, она пытается заняться бодисерфингом.
— От всего этого Рождества у меня болит голова.
Я закрываю поваренную книгу.
— Больше никакого печенья?
Сев закатывает глаза, сползает со стойки и резко падает на пол. Это напоминает мне сдувшуюся надувную лодку.
— Хватит уже. Их слишком много.
Возможно, она права. Мне пришлось послать Лилиан в магазин, потому что у нас закончились мука и сахар. Может, достаточно того, что вся кухонная стойка завалена печеньем?
Кэмдин вздыхает, слезает со стула и смотрит на сестру, потом на меня.
— Мне нужно принять ванну. У меня воняют подмышки.
Я смотрю, как она уходит в коридор.
— Тебе нужна помощь?
— Нет, — вскидывает руку Кэмдин. — Я сама.
Я улыбаюсь, и, когда снимаю завязанный на талии фартук, с моих губ слетает смех. Я не хочу покидать этот дом. Я этого боюсь. Эти девочки — мои люди. Люди, рядом с которыми я могу быть собой. Это относится и к Лилиан, которая как раз входит в дом.