Когда мы встретились
Шрифт:
— Я принесла тебе это.
Я смотрю на коробку.
— Тебе не нужно было ничего мне дарить.
Кейси пожимает плечами.
— Знаю, но я это сделала.
Осторожно отклеив тщательно завернутую бумагу, я обнаруживаю титановую фляжку с гравировкой: «Я пью, потому что у меня есть дети. Не задавайте вопросов».
Я улыбаюсь.
— Это прекрасно.
Глядя на выражение ее лица, я задаюсь вопросом, а дарила ли она кому-нибудь подарки. Те, что выбрала сама. А не ее мать.
Взглянув на зажатую в руке фляжку, я вспоминаю, что не хочу ее
33
Проще сказать, чем сделать.
КЕЙСИ
На следующий день после Рождества я лежу в комнате Бэррона, уставившись в потолок и моля о том, чтобы навеки потеряться и обнаруживать свое существование только в его сжимающих мои бедра руках. Но лежа с ним здесь этим утром, я понимаю, что подошла дата истечения срока.
Я переворачиваюсь и смотрю на Бэррона. Он таращится в потолок, его дыхание легкое и ровное, мысли надежно спрятаны, как и слова.
Я провожу рукой по его волосам и вынуждаю посмотреть на меня.
— Ты в порядке?
Он кивает, но ничего не говорит.
Мой взгляд переходит на его грудь и легкую поросль волос. Я прижимаюсь к нему сбоку и обнимаю его.
— Мне пора уезжать.
Бэррон обхватывает меня рукой и прижимается губами к моему виску.
— Я никогда не говорил, что ты должна уехать.
— Знаю… но думаю, что мне нужно. Дать тебе немного пространства. Думаю, мне нужно побыть одной, — я поворачиваю голову и приподнимаюсь на локте. — Я никогда не была одна. Я жила сама по себе и без пары, но никогда не знала, что значит открытый путь без обязательств. Я никогда… не знала себя.
С нежностью глядя на меня, Бэррон поднимает руку и заправляет мне за ухо прядь волос.
— Тогда ты должна это сделать. Для себя.
У меня в груди колотится сердце. Правильное ли решение я принимаю? Я вспоминаю все утра, которые мы провели в этой самой комнате, прижавшись друг к другу, смеясь, живя известными только нам моментами и воспоминаниями, и Бэррон двигался надо мной, приоткрыв губы в благоговейных проклятьях. Как он смотрел на меня сверху вниз с диким выражением лица, как я чувствовала кончиками пальцев его твердые мышцы, умоляла не останавливаться и знала, что он держит в руках струны моего сердца, хотя все это и временно.
Бэррон снова переводит взгляд на меня, но он ничего не говорит, по крайней мере, словами. Мое лицо вдруг оказывается между его ладонями, совсем близко к его лицу. Его пальцы электризуют мою кожу, ощущения успокаивают и в то же время пугают. Он наваливается на меня всем своим весом, и его губы едва касаются моих губ.
Бэррон утыкается лицом мне в шею, а затем сильно впивается в мои губы. Он целует меня отчаянно, наполняя мой рот всем тем, что мы друг другу не сказали.
Не открывая глаз, Бэррон прижимается лбом к моему лбу и, разорвав наш поцелуй, проникает в меня. В следующую секунду он выдыхает, и я глотаю его стон.
Выскользнув, Бэррон снова толкается в меня, на этот раз сильнее. Он поднимает голову и смотрит на меня, и я вижу это. Любовь. Это ясно как день, мужчину распирает от желания сказать лежащей под ним девушке, что он ее любит, но он сдерживает слова.
Он не хочет их произносить, и я знаю, почему. Всё наконец-то обрело смысл. Если он попросит меня остаться, то ситуация будет как у них с Тарой.
Я обхватываю его за шею и приближаю к своим кубам. Выгнув спину, я раздвигаю ноги, чтобы он проник в меня еще глубже, мне это необходимо так же сильно, как и ему. Бэррон стонет мне в рот, трахая меня все сильнее.
Уперев ладони в матрас, он отстранятся, глядя на меня сверху вниз.
— Сильнее, — прошу я, желая, чтобы это происходило именно так. Я не хочу видеть в его глазах любовь, потому что так уйти будет еще больнее.
Бэррон двигается сильнее. И так мы разрываемся на части. Вместе. Это некрасиво, но падение никогда не бывает красивым. Оно всегда оставляет после себя кровь и синяки.
Когда он застывает надо мной, я обхватываю его руками, наслаждаясь секундами, когда наши тела замирают, и слова не нужны. Будь у меня под рукой дневник, я бы написала:
Я не готова к концу
Мы только начали.
Оправится ли когда-нибудь мое сердце?
Рассказать о моем отъезде девочкам оказалось не так легко. Вообще-то, это было невыносимо. Мы позавтракали, девочки играли со своими игрушками, а потом я сказала им, что мне пора уезжать. Сначала они не поняли.
— Почему? — спрашивает Кэмдин, ее взгляд мечется к Бэррону, а затем снова ко мне.
— Мне нужно сегодня уехать, — с дрожью в голосе говорю я.
Я оглядываюсь на прислонившегося к стене Бэррона, который опустил глаза в пол, будто ему невыносимо на меня смотреть. Он кусает внутреннюю сторону щеки, теребит рукав рубашки, на его сердце прочная броня.
— Я осталась только на Рождество, а теперь мне нужно уезжать.
— Мое заклинание не сработало, — сердито зыркает на меня Сев и топает прочь в свою комнату.
Бэррон вздыхает.
— С ней все будет в порядке, — говорит он и уходит за ней, оставив меня наедине с Кэмдин.
Она сидит на краю дивана, свесив с него ноги, все еще обутые в подаренные мною сапоги. Кэмдин не снимала их с тех пор, как развернула. Даже спала в них прошлой ночью. Она поднимает на меня свои темные глаза.
— Я забыла покормить Лулу, — выдыхает она, распахнув глаза.
— Хочешь, я пойду с тобой?
Помешкав, Кэмдин соскальзывает с дивана и тянется к моей руке.