Когда наша не попадала
Шрифт:
– Ничего не понимаю, – Борис уселся на палубу. – Из какого захолустья вы выпали в наш мир и где пропадали последние несколько тысяч лет? Золота не знаете, Колумбов бьете… Кук – тоже ваша работа?
– Всех не упомнишь, – дипломатично ответил Спесь Федорович, устраиваясь поудобней. – А с энтим Кукой что случилось? Тоже золото увидел?
– Съели его, на островах каких-то.
Геллер помрачнел и потихоньку стал закатывать рукава:
– Обидеть норовишь? Человека есть не можно. Пусть он даже распоследней кукой будет или коломбом каким. Хучь дикий, но всё-таки на человека похож.
– Извиняюсь,
Рукава Володимир откатывать обратно не спешил:
– Так-с-с, и где он тут баранов увидел?
– Бараны – это хорошо, – стараясь успокоить Геллера, Лисовин говорил негромко и размеренно. – Помнишь, как тот мужик нас бараниной на палочках угощал?
– Какой именно?
– Тот самый, у которого кораблик на мель сел возле горы какой-то. У него ещё зверьем вся лодка забита была…
– А-а-а, вспомнил. Семья у него большая ещё была, шумная. Он ещё жаловался, что ткемали и кинзу каких-то забыл, шашлык-де неправильный получается.
– Кстати, атаман. Если о шашлыках и баранах заговорили, то не пора бы пообедать?
В разговор вмешался Борис, вернувшийся с причала:
– Не знаю, что вы задумали, но есть у меня подозрение, что добром это не кончится. Поэтому приглашаю всех с собой на берег, вон, кстати, ваш полиглот проснулся, сразу видно – голодный, глазища сверкают!
Иван поднялся с палубы и сразу нашел взглядом атамана:
– Батько! Давай уходить, здесь… омерзительно.
– О! Как точно выразился молодой человек! Говорите, Атлантиду ищете? Ну так вы её уже нашли. Весь наш мир – это Атлантида, то есть концовка известна, неизвестны только сроки.
– Стоп, стоп, – поднял руки Спесь Федорович. – Гришь, нашли? А ты что, Иван, думаешь? Кстати, познакомься, это Борис, при виде золота дичает, но в чувство приходит быстро, сразу видно, воспитание хорошее. Хитрован, конечно, но у сусанина дороги спрашивать не собирается, сам кого хочешь пошлет, далеко-далеко. Что скажешь, Иван?
Иван шагнул вперёд и пожал протянутую руку. Описание атамана было точным, но к себе и ватаге Иван зла не чувствовал.
– Это не Атлантида, атаман. Давно уже не Атлантида, это гораздо хуже. Здесь забыли, ради чего живёт человек, и, возможно, Борис прав. Этот мир скоро исчезнет, только из-за того, что ему незачем жить.
– Будем надеяться на обратное, – хмуро ответил Кудаглядов. – Ибо не выполнена ещё воля пославшего нас.
– Есть ещё вечные ценности! – непонятно чему обрадовался Борис и на вопросительный взгляд охотно пояснил: – Издавна и во веки веков будут существовать те, кто посылает, и те, кого посылают. А первый признак крушения всего – это посылание в ответ и причём совсем по другому адресу. Ну так мы идём? Я уверен, что до вечера мир уцелеет.
– Идём, идём. А чем закончился разговор с тем вомпером? Мы, небось, у тебя в долгу?
– Да ничего вы мне не должны! Я ему сказал, что вы этнографическая экспедиция, путешествующая с целью подтверждения теории академика Чихогрипозного о центрах кристаллизации цивилизаций в местах разлива портера, сунул сотку, и всё путем.
Атаман несколько минут безмолвно шевелил губами, видимо, повторяя фразу, потом с тоской посмотрел на своего штатного умника.
– Все нормально. Борис сказал, что если разлить тёмное пиво, так возле него сразу соберутся умные люди!
– А-а-а! Так какая же это теория, это истина! Всё! Споры окончены, идём все. Лисовин, прихвати обрубок, в хозяйстве пригодится.
Выйдя за ограду, ватажка оказалась в ущелье среди зданий головокружительной высоты. Солнце, столь яркое в море, бессильно буйствовало где-то в высоте, то и дело пытаясь прорваться вниз ослепительными отблесками зеркальных окон. Морячки не обращали внимания на эти происки, завороженными взглядами провожая ослепительно полуодетых див, лениво фланирующих по черным дорожкам. Перехватив пару взглядов, Борис досадливо крякнул и, вытащив из кармана раскладную коробочку, что-то быстро забормотал в неё. По широкой центральной части, тоже залитой пружинящей под лаптями массой, непрерывным потоком текли сверкающие повозки, большей частью открытые. С них-то и не сводили голодных взглядов длинноногие дивы. На толпу бравых ватажников внимания уже не хватало. Ровно текущая река раздвинулась, пропуская огромную повозку с затененными стеклами, и Борис довольно сказал:
– Лучше плохо ехать, чем хорошо идти. Садимся, братцы, обедать надо за городом.
Спесь Федорович поглядел на Ивана, потом на остальных, пожал плечами и зашёл в широко открытую дверь. За ним потянулись и остальные. В повозке, или, как назвал её Борис, автобусе, было прохладно. Огромные стекла и приподнятые над землей мягкие кресла располагали к неторопливому созерцанию видов, вот только музыка… Когда управляющий этим автобусом нажал какую-то кнопку и со всех сторон на ватажников обрушился звук, то Эйрик восхищенно открыл рот, а Михайло решительно встал и ринулся по проходу. Еле успели его поймать, и то он вырывался и кричал:
– Пустите меня! Не позволю животную мучить! Кошка – она почти как человек! Только умнее!
– Иван! – взмолился Кудаглядов. – Да растолкуй ты этому медведю, что это человечина орёт!
Волхв прислушался и даже разобрал отдельные слова, очень похожие на человеческие.
– Михайло! То ж парень жалится, что от него девчонка ушла к другому. Или другой, что-то не могу понять.
– Это чело-о-овек орёт? – удивился Эйрик. – Непонятно, зачем он из бочки металлической, с горы катящейся, так кричит? С таким голосом ему только рати сражающиеся распугивать, а о девках вовек забыть надо. У девчат же ушки нежные, им даже я не пою.
Принимающий их хозяин улыбнулся и, спустившись к водителю, бросил ему пару слов и какую-то сиреневую бумажку. Вопли стихли, и все прильнули к окнам.
Интересного было много: яркие вывески, незнакомые дома, удивительные растения. Но Иван внимательно всматривался в людей, и они ему не нравились. Нет, все были здоровые, красивые, улыбающиеся, но что-то было отталкивающее в этом глянце. Казалось, по улицам скользит одна и та же фигура, внезапно раздробившаяся на миллионы копий. Одна и та же улыбка, за которой не было ни доброты, ни радушия. Одни и те же пустые выпученные глаза и нескрываемая жадность в этом скользящем взгляде. Устав смотреть, Иван прислушался к разговору. Борис негромко что-то рассказывал атаману, и казалось, что он оправдывается: