Когда наша не попадала
Шрифт:
– Вежливость Ногицунэ превосходит даже её красоту, хотя это невозможно, – склонил голову князь. – Согласится ли величайшая из кицунэ выслушать нашу просьбу?
– Це-ре-мо-нии… – еле слышно прошептал Спесь Федорович, но, тем не менее, удостоился насмешливого проблеска глаз лисицы. Пока нежить и князь беседовали о поручении, ватажники взяли в оборот Хачиро.
– Друзья так не поступают! – безаппеляционно заявил Кудаглядов, в буквальном смысле припирая самурая к стене.
– Как? – удивился юноша, с трудом возвращаясь из воспоминаний, несомненно,
– Почему ты не сказал, что дансяку твой отец?
– А что бы изменилось? – искренне удивился Хачиро. – В любом случае, это был мой долг как самурая. Вот сейчас будут трудности с Айко и нашими семьями.
– Айко? Она же… – удивился Иван, но кто-то дёрнул его за ухо. Оглянувшись, заметил укоризненное помахивание черного хвоста и, сглотнув, продолжил. – Она же прекрасна, и пусть Лада будет добра к вам.
– Хорошо! – повысил голос князь. – Но я не могу приказать нашим гостям, могу только попросить их.
– О чём попросить? Может быть, надо поднимать ватагу? – тут же поинтересовался атаман.
– Прекрасная Ногицунэ просит, чтобы ваш молодой знающий сопровождал её.
– Иван, что ли? Ну дык надо – значит, надо!
– А меня спросили? – попытался возмутиться волхв, но ласковое поглаживание по шее кончиком хвоста превратило слова во что-то нечленораздельное.
– Разумеется, спросили, – ответил Спесь Федорович, старательно сохраняя на лице суровость. – И ты вызвался добровольцем! Уважаю и горжусь!
Когда величаво шествующая лисица и Иван вышли из комнаты, за их спинами раскатами грома прозвучали подозрительные звуки. Волхв вспыхнул и хотел вернуться, но один из хвостов ласково обнял его за шею, а тихие слова сняли обиду:
– Самое лучшее, что может прозвучать в конце такого собрания – это смех облегчения. Пойдём, хороший мальчик, у нас мало времени.
– Куда мы идем, госпожа? Река, по-моему, совсем в другой стороне.
– Моя ученица, кицунэ Айко, просила посетить её чайный домик. Было бы невежливо не показать тебе это чудо.
– Но у нас важное дело! Надо просить о помощи!!
– Ты очень хороший человек, Ванья. Ты помнишь свой долг, и сердце у тебя беспокоится о чужих для тебя людях. Не волнуйся, я уже давно попросила о помощи Инари. Богам намного легче договориться друг с другом, как ты думаешь?
– Конечно, но, может быть, попросим ещё и речного дракона?
– Не серди богов неверием. Инари пообещала, сделает. А я очень не люблю мидзути, они холодные и мокрые. Вот мы и пришли. Отвернись, мальчик, я стану человеком. Не сердись, в домике хвосты только помеха.
В предрассветном сумраке домик казался совсем игрушечным. Хлопья тумана плавали среди зеленеющих деревьев, лениво проплывая сквозь кроны.
– Совсем как снег, только серый. Бойся серого снега, мой мальчик, он несёт беду.
– Серый снег бывает только по весне, и он несёт ожидание счастья.
– Весной – да. Но когда-нибудь он засыплет весь мир, и жизнь кончится. Надеюсь, что мы не увидим этого. И никогда не будем вспоминать стихи:
В пути я занемог, И вновь бежит, кружит мой сон, По выжженным полям.– Проходи, да стань на колени, поклонись будущему событию. Как жаль, что ты не увидел цветения сакуры, нам было бы легче…
Чай Ивану не понравился – терпкий, несладкий, какой-то жидкий. Но любоваться гибкими движениями прекрасной девушки, жадно ловить взгляд сверкающих в полумраке глаз и мучительно краснеть, когда распахивалось кимоно… На циновку упала и покатилась пустая чашка…
– Ты глупый… Меня нельзя любить, я старая. Уйди, уйди, будь хорошим мальчиком.
И как последний удар кинжала в бесстыдно распахнутую кольчугу, как холодная сталь в горячее сердце, еле слышный стон:
– Не уходи…
День пришёл серым и ненастным, с неба скупо капали капли дождя. Природа островов чувствовала, что скоро придётся расставаться, но гордость, что превыше жизни, не позволяла дать волю слезам. Разбудивший Ивана пожилой слуга был невозмутим и только молча кланялся. Впрочем, припухшие глаза прекрасной Айко были, как два бездонных чёрных омута, но волхв глядел в них без страха. Погибель, пусть сладкую, они готовили другому, а он до сих пор чувствовал вкус слёз лисицы. Никто и никогда не сможет вернуть ему безмятежность сердца, кто бы ни встретился ему на жизненном пути. Женщина плакала в его объятиях, плакала, прощаясь, и он ничего не мог сделать, кроме как поцелуями снимать слёзы. Навсегда он запомнит эти слёзы, рвущие сердце и душу.
– Госпожа Ногицунэ просила проводить вас на то место, где вы всё увидите. Я прошу вас поторопиться, или же вы хотите покушать?
– Нет. Пусть не обижается прекрасная госпожа Айко, но нам лучше пройти туда, куда приглашала госпожа Ногицунэ.
Все стояли на посыпанной белым песком площадке, и неотрывно смотрели на море. Но её не было. Иван, не поднимая глаз, подошёл к своим товарищам и молча остановился рядом. Почувствовал толчок в бок, поднял голову и увидел рядом строгое лицо Геллера. Ничего не говоря, Володимир положил руку на плечо парня и несильно сжал её. Тогда волхв отвернулся к морю: всё нормально, друзья рядом, а по щекам текут только капли дождя…
На средней мачте одного из кораблей горделиво заполоскался кусок материи, полосатый как тюфяк для сна, и борт скрылся в грязно-сером дыму. Вспышка огня пронзила это облако, и рокочущий звук докатился до людей. Скала недалеко от зрителей застонала от удара, и куски камня угрожающе засвистели над головами. Никто не шелохнулся, и даже тень эмоций не омрачила лицо старого самурая. Взгляд его был устремлён вдаль, туда, где показались первые бело-серые пятна пены. Вновь чёрная туша скрылась в дыму, и второй раз вздрогнула земля, уже дальше от группы наблюдателей, – всё-таки убивать пришельцы ещё не хотели, они хотели напугать.