Когда охотник становится жертвой
Шрифт:
— Проверим, — Оливер кидает сумку с вещами на кровать и толкает скрипучую фанерную дверь в санузел.
— Дай мне кредитку. Это, — Ривера бросает грязные босоножки со сбитым каблуком в мусорное ведро, — уже никуда не годится.
— Элайджа купит всё необходимое, — Данэм выкручивает краны. Труба ухает и плюётся ржавчиной.
— Он же глухонемой старик! — а снаружи блядское гетто, жопа мира, край земли, где нет ни одного мало-мальски приличного магазина, одни только мини-маркеты с трениками и резиновыми сабо для работы в саду. Эйса чувствует, как её захлестывает волна отчаяния и ярости. Нормальные вещи для неё не просто вещи — это олицетворение безопасности, гарант того, что всё более-менее идёт по плану. Но она не знает даже плана, Данэм скармливает ей огрызки информации, словно голодной кошке, не давая увидеть картину в целом. «Что дальше?» уже мозолит язык, ведь всё равно в ответ будет очередная отмазка или молчание.
— А ты не принцесса с Майами-бич. Не трепи мою кредитку, транзакции могут отследить, — отвечает ей Данэм, со стоическим спокойствием в противовес её нервному раздраю доставая из сумки ноутбук. — Умерь аппетиты, из-за них ты и попалась. Вода холодная, кстати. Охладись, тебе самое то.
Хочется выебать ему мозги, но вместо этого Ривера стаскивает с себя рубашку, вырывая с мясом пуговицы, скидывает лифчик, шорты и пихает всё это в мусорку следом за обувью. Лучше ходить голой, чем в этом старом, провонявшем дерьме. Где оно только не побывало: на складе возле наркоты, в машине УБН, на брошенном авиазаводе, возле отрезанной башки Лары Кинг. В этих шмотках она избавлялась от трупа, валялась в дорожной пыли на парковке, торчала в больнице и тусовалась в дрянном баре для байкеров с этим пацанчиком в цветастых розах по всему телу. Уже смотреть на эти шмотки тошно, не то, что носить.
— Стирать не пробовала? — присев в кресло, Данэм наблюдает за её манипуляциями с гаденькой улыбочкой, отставив в сторонку включённый ноутбук.
— Не хочу, — Эйса ногой заталкивает вещи поглубже, и снимает последнее, что на ней было — чёрные кружевные трусики. Тело само диктует правила игры: чуть наклонившись, чуть изогнувшись так, чтобы вид сзади был как можно более впечатляющим, она бросает их следом.
— Да, ты простора для фантазии не оставляешь! — Спектакль Данэму явно по душе, в его голосе звенит смех, он страшно увлечён процессом созерцания, сидит, чуть подавшись вперёд, бесстыже скользит взглядом по её голому телу сверху донизу. — Чего ты бесишься, не пойму? Недотрах одолел?
— Не твоё дело, — огрызается Ривера, чувствуя, как кипит внутри злоба напополам с возбуждением. Она ерошит волосы и потягивается, как кошка, разминает, гладит уставшие ноги, ставя их поочерёдно на кровать. Эйса прекрасно представляет, как выглядит со стороны, красуясь перед Данэмом с каким-то яростным, злым удовольствием.
— А попросить нормально вероисповедание не позволяет?
— Сама справлюсь. — Тело звенит и ноет, Ривера вдыхает глубже, чуть прикрыв глаза, кладёт руку на лобок, раздвигает складки, касается клитора, кайфуя и от собственных прикосновений и от того, что на неё смотрят.
Она сама не знает, зачем упёрлась рогом, зачем устроила весь этот цирк-прелюдию, почему кочевряжится и строит из себя уязвленную гордость. Её греет мысль, что таким дебильным способом она мстит ему за то, что тогда, в машине почти умоляла его взять её взамен на спасение. Хватит тешить ему самооценку, Ривера не дотронется до его члена, пока он сам не сделает первый шаг.
Прохладный воздух комнаты ласкает наэлектризованную кожу не хуже собственных пальцев, Ривера чувствует малейшее колебание воздуха вокруг себя, и даже оно дико будоражит воображение, подначивает двигать рукой быстрее. Она запускает в себя два пальца и стонет от удовольствия — Ривера чутко слышит себя, знает, как и где сделать себе хорошо.
— Умеешь впечатлить.
Эйса поворачивает голову на звук его голоса и не может сдержать торжествующей улыбки — расстегнув ремень и замок ширинки, Данэм гоняет в кулаке свой возбужденный орган.
Утопая ладонями в мягком матрасе скрипучей кровати, Ривера переходит в коленно-локтевую. Пальцы наращивают темп, тело льнет вперёд, навстречу собственным движениям, поясница гнётся глубже, колени расходятся шире — Эйса готова кончить вперёд Данэма назло. Она виляет бёдрами и убирает пальцы, чтобы подразнить его, показать чуть растянутый вход. Слышно, как резво звякает пряжка и хрустит обивка кресла. Данэм теперь стоит сзади — Эйса чувствует тепло его кожи и прохладу дыхания, чувствует, как он касается её пальцами, как направляет ствол члена внутрь и замирает, едва проникнув. Передняя треть — её самая чувствительная зона, Данэм каким-то непостижимым образом понимает про неё и это. Ривера начинает мелко дрожать, даже не пытаясь отстраниться, чтобы продлить удовольствие, кричит, положив хер на то, что за стенкой хозяин квартиры. Острый оргазм накрывает стремительно, одновременно с глубоким, резким проникновением и смачным шлепком по заднице. Данэм валит её лицом в подушку. Долгожданное, такое терпкое и будоражащее ощущение члена внутри, освободительный трах, окрыляющая случка — Ривере определённо надо лечиться. Хотя к чёрту. На ближайшие сутки у неё будет воистину интересное занятие.
Глава 7. Необратимость
Александра третий час подряд пытается разорвать цепь или, на худой конец, вырвать трубу. Доводит себя до отчаяния, пытаясь выкусить скотч или содрать его плечом. Руки и спина затекли, ноги замёрзли, несмотря на то, что в квартире душно — кровообращение ни к чёрту. Копчик, как острая спица — она пытается сесть то на одно бедро, то на другое. Бесполезно. Кости врезаются в твердый пол, и боль яркими вспышками расходится по всему телу. Мучает жажда. Алекс не раз вспоминала тот злосчастный стакан, от которого отказалась — кисловатый привкус чужой крови во рту доканал окончательно. Пресловутое «Без паники» в таких условиях не работает — Маккормик не может ни голову повернуть, ни этой самой головой подумать. Хотя, что толку? Её, как мешок, сгрузили и увезли дьявол знает куда, связали и заклеили рот — она даже не может спросить, за что. Вообще ничего не может. Её похитили, чёрт, похитили, и абсолютно неизвестно, кто и с какой целью.
Шорох замка входной двери, чьи-то громкие голоса, мужской и женский, перемежающиеся заливистым лаем мелкой собаки заставляют её подобраться и напрячь слух.
— Заткни ты эту хуйню уже!
— Это китайская хохлатая. Афродита, ч-ш-ш!
— Это хуйня собачья, зачем ты её вообще притащила? Ты вообще оборзела, медовая!
В ушах грохочет кровь, сквозь плотно запертую дверь в комнату плохо слышно, но Маккормик узнает голос своего похитителя. Он спорит с какой-то дамочкой, и та, судя по всему, не собирается сдаваться, словно перед ней не преступник, от которого стоило бы бежать подальше, а друг, брат или любовник. Алекс не уверена, что такие, как её похититель, вообще способны строить хоть какие-то отношения. Такие, как он, для неё, что одичалые псы — могут только рвать добычу, но этот, видимо, сумел мимикрировать под нормального и даже какого-то неравнодушного. Вспомнить только про это дурацкое ведро.
— Почему ты мне ничего не сказал?!
— А когда? Мне, блять, некогда!
Спор набирает обороты, крики становятся громче, собака визжит отчаяннее, вся эта какофония звуков — звуков свободы и жизни — одним щелчком переключает её из режима пассивного ожидания в режим борьбы. Александра лязгает цепью, бьёт пятками по полу, мычит, но никто не слышит её. Те двое за стеной слышат только себя.
—…права была мелкая, тебе не до нас теперь. Деньги она посылает матери, а сама ты где? Ты теперь свою лакшери-задницу в гетто не притащишь просто так, без повода, да?
— У меня фонд!
— Фонд у неё. И собака за штуку баксов. И сиськи за десятку. Поглотила тебя сытая жизнь, да?
Они затихают ровно тогда, когда Александра понимает, что натёрла руку до крови. Железный браслет жалит растревоженную кожу, отбитые пятки ноют от боли, от бессилия и отчаяния хочется плакать. Хочется сдаться, растечься по полу, как желе, и будь что будет. Единственное, что ей остаётся — вслушиваться, запоминать информацию, заставлять мозги работать, чтобы паника окончательно не овладела ими.