Когда охотник становится жертвой
Шрифт:
— Кали, чёрт подери, где твой телефон?! — Кайл сгребает её в охапку и прижимает к себе. Кали только сейчас понимает, как сильно дерёт горло от дыма. — Ты не пострадала?
— Кайл, это всё. Это конец. Конец, — шепчет она, пытаясь откашляться. Её убьют, если она перестанет платить. Убьют отца. Кайла убьют. Рейес чувствует, что от шока теряет опору, медленно повисает у него на руках.
— Ничего. Главное, ты жива, — Кайл гладит её по волосам, говорит так спокойно и уверенно, что Кали ровно на секунду верит ему. — Чёрт, я думал, ты внутри.
Лучше бы она была внутри. Всем стало бы легче.
— Там труп, — чей-то сухой, канцелярский голос слышится откуда-то сбоку. Робкая надежда на то, что всё ещё можно как-то исправить, рассыпается вдребезги, когда она видит укрытое тканью тело на носилках. — Знаете её?
Инспектор откидывает покрывало с лица. Пергидроидные волосы, фиолетовая блузка, та самая, которую Кали испортила в драке, лицо, изуродованное удушьем. В серой, худой ладони, словно в капкане, Гейл зажимает ключи. Она и от входной двери успела сделать дубликат…
— Ее обнаружили в кабинете, возле раскрытого сейфа. У вас там что-то с дверью, она не смогла выйти.
Дверь в кабинет изнутри запиралась хитро, хотя эта хитрость не была преднамеренной, всего лишь разболтался замок. Чтобы открыться нужно сильно дёрнуть ручку на себя, чего Гейл, разумеется, не знала.
— Я забыла отобрать у неё ключи, — шепчет Кали. — Я не отобрала у неё ключи, и она умерла…
— Ну, уж нет, — вмешивается Кайл, оттесняя её подальше от инспектора. — Ты не виновата, что она пыталась тебя обокрасть. Даже не думай об этом.
— Расскажете мне всё утром, в участке. — Инспектор суёт Кайлу визитку и уходит, великодушно позволяя пострадавшей хозяйке бара прийти в себя.
— Они проведут проверку, Кайл. Поймут что система пожаротушения не работает, — Рейес не видит перед собой ничего, кроме каталки, с которой тело Гейл быстро и неосторожно, словно мешок с дерьмом, грузят в карету скорой. Выпавшая из-под покрывала рука бьётся о проём двери, мешает загрузить тело, и молодой санитар проталкивает каталку в машину силой. Пациенту уже всё равно, Кали с отвращением и ужасом думает, что руку могли сломать. Кали терпеть не могла Гейл, но она не желала ей смерти. — Халатность. Халатность, повлекшая смерть человека, — она чувствует, что задыхается от паники. Она накатывает волной, бьёт в грудь, в солнечное сплетение, сбивает с ног. Она хватает Кайла за плечи, не осознавая, что делает ему больно, смотрит в его светлые глаза, страшась увидеть в них осуждение за свою глупость и непредусмотрительность. За очередную проблему, которую он снова воспримет, как свою. — Мне срок светит, Кайл.
— Не факт, что будут проводить экспертизу. Гейл — уличная проститутка, на таких обычно глаза закрывают… — он качает головой и ненадолго отводит взгляд. Вспоминает о матери. Кали зарывается пальцами себе в волосы и дёргает их с силой, чтобы заглушить чувство стыда за то, что она и её чёртовы проблемы снова заставили его вспомнить. — Но лучше перебдеть, ты права. Нужны деньги. Какая сумма страховки?
— Никакая. Я перестала платить взносы. Думала, я почти живу тут, что может случится. Проклятье! — она никак не могла этого предугадать. Не могла подумать, что ничтожные, казалось бы, мелочи, соберутся в один огромный ком и свалятся ей на голову. Пожарка, страховка, тёрки с Гейл и ключи от сейфа…. Всё это привело к потере помещения, угрозе суда и смерти. Она сама заложила динамит. Но только кто же поджёг фитиль?
— Я придумаю что-нибудь… — откликается Кайл, окончательно разрывая с ней зрительный контакт. Значит, что-то задумал. Что-то, во что снова не хочет её посвящать. Как тогда, когда решил поговорить с Гарсией лично.
— Ты хочешь дать взятку?! Ты с ума сошёл? — Кали делает шаг в сторону, чтобы снова оказаться в поле его зрения.
— Ты в тюрьму хочешь? — Кайл поднимает на неё тяжёлый взгляд. В нём решимость, та самая баранья, твердолобая решимость сделать всё самому.
— А ты?
Даже если он знает все до единой лазейки, знает, кому, сколько и как, это не спасает его от риска. Сколько показательные казней во имя борьбы с коррупцией провело руководство Департамента, чтобы прикрыть свои зады? Несмотря на то, что Кайл — один из лучших патрульных Департамента полиции Лос-Анжелеса, нет никакой гарантии, что он не окажется в числе тех, кому не повезло.
— Я туда не попаду.
С языка так и просится слететь «никогда не зарекайся», но Кали молчит. Сейчас не время спорить до хрипоты, и нет на это сил.
— Я продам квартиру, — глухо произносит она, поворачиваясь лицом к бару, дымящемуся, словно жаркое на сковороде. Как же хочется открыть глаза и увидеть, что всё по-прежнему, что это ошибка, что сгорела прачечная или аптека через дорогу, чёрт, пусть это будет чужая беда, сколько уже можно их копить? Сколько раз Кали желала этому кабаку сгореть. Что ж, мысль материальна. — Я хочу знать, кто это сделал. И за что.
— Выясним, — Кайл целует её в пропахшую дымом макушку, трогает за плечо в жесте ненавязчивой поддержки. Её сейчас лучше не тискать лишний раз, Кали раздражена, зла, расстроена, к ней сейчас только спичку поднеси. Оно и понятно, ситуация на самом деле гаже некуда, а для неё это вообще катастрофа. — Не пойму, почему парни молчат. Они что, не видели ни хрена? Где они вообще? — Кайл достаёт телефон, пытаясь дозвониться до ребят, дежурящих у бара в эту ночь. Никто не отвечает.
— Утром на месте были, — Кали вертит головой, ищет взглядом светлую машину, припаркованную в тупике на другой стороне улицы, видит торчащий из-за угла задок. — Вон же они.
Действительно странно, почему же они ничего не увидели? Почему не помешали? Чёрт, да они могли бы сами всё потушить ещё до того, как огонь сожрал бы всё подчистую! Кали именно так бы и поступила. А если бы ещё ушла в положенное время, а не на час раньше, то ничего бы вообще не случилось. Острый приступ ненависти к самой себе заставляет Кали сгорбиться, скукожится пополам, словно после удара, когда она плетется вслед за Кайлом к машине, едва успевая за его размашистым шагом. Она тормозит на углу, оперевшись спиной о щербатую кирпичную стену, силясь не сползти вниз, обтирая плевки и потёки собачьего ссанья. Хочется проблеваться. Кали душит позыв, закусив щеку изнутри.
Кайл дважды бьёт ладонью по крыше машины. Никакой реакции. Он дёргает дверь на себя и заглядывает в салон.
— Блять! — он с размаху посылает дверь обратно в проём, подскакивает, словно пружина, начинает ходить туда-сюда, как заведенный, ероша рукой волосы. Кали никогда не видела его таким.
— Что там? — Рейес отлипает от стены, обходит машину и тянется к дверной ручке.
— Не надо, — Кайл преграждает путь, перехватывает ей руку. — Не касайся.
Кали бросает на него злой взгляд, стискивает зубы и отталкивает его от себя. Ручки она не касается, а опустив голову, заглядывает в салон через окно. Острый приступ рвоты заставляет её немедленно отвернуться и броситься прочь, чтобы не заблевать ни Кайла, ни машину. Её хватает на пару шагов, Кали сгибается пополам, припадает на одно колено, позволяя бесконтрольным спазмам желудка выплескивать из себя горькую кофейную жижу с плиткой молочного шоколада, съеденной час назад. Парни сидели, запрокинув головы. Казалось, они спали. Если бы не распаханные шеи и галлон почерневшей крови в светлом салоне. Кто-то перерезал им глотки. Поднимаясь с колена, Кали утирает рот и бросает взгляд на машину. Кайл машет руками и что-то кричит в трубку телефона, а Рейес не может оторвать взгляд от двух переплетенных между собой змей — знака «Лас Кобрас », обведенный кровью, прямо на капоте авто.