Когда охотник становится жертвой
Шрифт:
Телефон взрывается резкой трелью. Выплюнув короткое «блять», Коул снова берётся за ненавистный чёрный прямоугольник. Номер неизвестен. С вероятностью в девяносто процентов из ста это босс.
— У нас новости. Маккормик ответил. Дочь ему не нужна.
Александра тоже слышит это, Коул снова на громкой связи. Чёткий, приказной данэмовский тон — и они оба подбираются, как на плацу, несмотря на то, что никогда на нём не стояли. Их взгляды сталкиваются, цепляются друг за друга, они словно за руки хватаются, пытаясь удержать друг друга от падения в пропасть. Коул понимает расклад, он таких раскладов повидал немало — приговор для Александры Маккормик очевиден ещё до того, как Данэм его озвучивает.
— Она твоя. Убей её. Выпустишь — и она тебя сдаст. Заодно узнаю, насколько крепки твои яйца. А то мне показалось, что я зря тебя выбрал. — Босс исходится на яд, из динамика вот-вот начнёт едкой слизью сочиться сарказм и ирония. Коул крепче сжимает зубы, чтобы не послать его нахуй. Для того, чтобы убить человека, не нужно иметь титановые яйца. Чтобы убить невиновного, тем более женщину, яйца не нужны. На такое способен только сраный пидор, которым Данэм и является на самом деле.
— Меня обещали убрать с коповских баз. — Он напоминает ему уговор, на что Данэм включает дурачка.
— Кто обещал?
— Твоя мексиканка.
Трубка взрывается хохотом. Где-то в отдалении слышится переливчатый женский смех — наверное, эта Ривера там, с ним. Коула перекашивает, будто рожей по грязи повозили.
— Вот с неё и спрашивай, — проржавшись, отвечает Данэм. — Серьёзно, я не Господь Бог. Решу вопрос с папашей, там посмотрим.
Коул отключает связь первым, бросает телефон на стол.
— С-с-сука.
Старшие решили нагнуть его раком. Дальше хуже. Дальше его просто сольют.
Коул вынимает из заднего кармана ключи, резко срывается с места, идёт к Маккормик. Под её придушенное, истеричное «пожалуйста, не надо, не надо, не убивай» он отстегивает браслет и со злостью бросает наручники на пол.
— Ты свободна. Хочешь, заявляй. Мне без брата на свободе нечего ловить. Я там должен был сидеть, а не он.
Убивать девчонку он не будет. Она этого не заслуживает. Психанул? Да и черт с ним. Прогибаться, пока не сломаешься — «Хантеры» создавались не для этого.
Банда разваливается. Надо готовить пути отхода. Кайл был прав, раньше они были сами по себе, плавали мелко, зато сами перед собой отвечали. После того как старшие подняли их над другими бандами гетто, всё изменилось. Ответственность выросла, риски выросли. Коулу уже не семнадцать, пыл умерился как-то сам по себе. Рано или поздно всё закончится и для него, как закончилось для Кайла. Коул садится на диван рядом с Алекс, которая так и не двинулась с места.
— Я не буду заявлять. Ты меня не обижал, — тяжело проглатывая слюну, наконец, отзывается она. Наверняка у неё обалдевший вид, но Коул намеренно не глядит в её сторону. Не хочет делать себе ещё хуже — за неё душа болит, если там, в этом куске мяса под костями, такая штука вообще есть.
— Тогда удачи тебе, принцесса, — хмыкает он в ответ. — К папочке я бы на твоём месте не возвращался.
Он чувствует, как она поднимается с сиденья, слышит шорох ткани — она расправляет брюки, отряхивает блузку, откашливается, шмыгает носом, наверное, плачет. Грех не разреветься. От счастья. Она избежала незавидной участи. Коул свято верит, что причина её слез лишь в этом. Александра обувает туфли и мягко шагает к выходу. Когда за ней закрывается дверь, Коул бессильно откидывается на диван. Наконец-то можно позволить себе расслабиться. Буквально на пять минут. А потом всё по списку: узнать, что с братом, позвонить своему человеку насчёт левого паспорта, собрать шмотки, оружие, бабло, перетереть со своими…
Через час Коул слышит несмелый стук. Он берётся за оружие, делает шаг к двери, но не издаёт ни звука. Стук повторяется, теперь настойчивее. Коул смотрит на пожарную лестницу, прикидывая, как будет уходить по ней, подходит к окну — машин копов и групп захвата не видно, делает несколько тихих шагов вдоль стены обратно к двери. На площадке тихо, и он тоже не спешит выдавать свое присутствие.
— Коул, это Александра. Я одна. Открой.
Легавым Коул бы удивился куда меньше. Крадучись по стенке, он добирается до двери, заглядывает в глазок. Одна. Вроде одна.
— Ты чего? — он открывает дверь, осматривает лестничную клетку. Никого.
— Мне нужна твоя помощь. У меня есть план, я одна не справлюсь, — она входит в квартиру, едва не тараня его плечом. В квартиру, где какой-то жалкий час назад была пленницей. В своём ли она уме, чтобы вернуться сюда добровольно? И какой, к чёрту, из него помощник?!
— Слушай, принцесса, я…
— Я больше никому не доверяю. Ты мне нужен, Коул. — Она разворачивается на каблуках и делает большой шаг вперёд. Слишком близко, зажигалку не подсунуть. «Больше никому не доверяю». У неё честные глаза, полные слёз и мольбы. Голубые. Как у его матери. Коул понятия не имеет, чем заслужил это её доверие, но понимает, что не может теперь его обмануть.
***
Кали видит перед собой размытый силуэт, но она знает, что это Кайл. Его лицо и плечи скрывает ватная серость, он, словно в груде грозовых облаков, в которых закручиваются маленькие вихри торнадо. Какие, чёрт возьми, торнадо в Калифорнии? Кали сомневается в реальности происходящего, но ничего не может сделать с этим, она подчиняется внутреннему зову и следует за силуэтом. Кайл протягивает ей раскрытую ладонь. Она касается его руки и тут же отшатывается — рука холодная, сухая, словно камень. «Надгробная плита» — проносится в одуревшем мозгу. Кали вертит головой по сторонам, отчаянно пытаясь найти выход из этой свинцовой пены — она на автостраде, огороженной отбойниками с неё ростом, дороге нет ни конца, ни края. Кайл снова тянет ей руку. На миг туман истончается, она видит его лицо, такое же серое, как этот туман. Заострившиеся черты, чёрные провалы черепа вместо глаз, крупные белые зубы, которые видны сквозь тонкую, почти прозрачную кожу щёк — Кали со всей дури бьётся спиной о жестяную стенку отбойника, пытаясь отбежать как можно дальше.
— Ты мне не веришь, Кали…
У этого полу-трупа голос Кайла, грустный, уставший, разочарованный. В чёрных пустых глазницах — тоска и досада, как бы странно это ни было, ведь там ничего. Абсолютно ничего. Где его глаза, чёрт подери? Что происходит? Кали пытается закричать, но её перебивает оглушительный рев клаксона. Огромная фура несётся на недо-Кайла, ослепляя и его, и её невообразимо ярким светом фар. Кайл даже не пытается уйти от столкновения. Фура сбивает его — силуэт рассыпается миллиардами мелких пылинок, веером серых брызг. Кайла больше нет. Ужас от осознания потери врезается болью в виски, Кали орёт изо всех сил и просыпается. Эхо крика гудит под сводчатым деревянным потолком, кружит над кованой люстрой, выскальзывает в открытое настежь окно, сливаясь с переливчатым пением лесных птиц.
Кали не сразу соображает, где находится. Мозг, перегруженный впечатлениями, работает с трудом. Кали отматывает воспоминания назад: сон (слава богу, всего лишь сон!), казино, пляж, лодка, ужин в ресторане, поездка за рулём почти через всю Калифорнию, «Милая, я взял пять дней на работе»… Всё встаёт на свои места. Рейес поворачивает голову — кровать пуста. Наверное, Кайл на кухне, внизу. Она встаёт с постели, ставит ноги на тёплый деревянный пол. От резкого движения кружится голова — наверное, последний бокал вина был вчера лишним. Кали откидывает одеяло. С прикроватного столика срывается белый листок и бумажным самолетиком плавно приземляется на пол. Сложенный пополам, он раскрывается в полёте, и Кали замечает мелкий, торопливый, не слишком аккуратный почерк — почерк Кайла. Записка. Мило. Она с улыбкой поднимает листок.