Когда он проснется
Шрифт:
Веденяпин с трудом подносил ко рту руку в меховой варежке, где между большим пальцем и остальной ладонью была зажата сигарета. Рука с трудом доставала до рта: мешали объемистые рукава форменного тулупа из овчины.
Однако, преодолевая все трудности, Веденяпину все-таки удавалось с грехом пополам курить.
«Черт бы побрал этого Ковалева, – неспешно размышлял Веденяпин, – больше не встану с ним в дежурство. Ну не куришь сам, так не мешай другим. А то ни себе ни людям. Чай, не в Америке…»
Однако спорить с Ковалевым Веденяпин не мог. Во-первых, Ковалев был старшим лейтенантом, а во-вторых, на восемь лет
Веденяпин мечтательно улыбнулся. И злобно поглядел на огонек сигареты. Казалось, тлеет она слишком медленно. Конечно, он мог бы и не курить, потерпеть до окончания дежурства. Но выходил на мороз из принципа. Из какого-то странного упрямства.
Вокруг было тихо и пустынно. Ровный асфальт Варшавского шоссе лишь время от времени шуршал под колесами проезжающих машин. Стояла морозная ночь. На участке, где дежурили Веденяпин и Ковалев, в это время суток стояла тишь и гладь. Вообще, местечко очень спокойное. Никаких тебе придорожных ресторанов, где собирается разная шпана. Ни ночных стоянок больших грузовиков и трейлеров, куда, как мухи на мед, слетаются местные малолетние проститутки и бандиты, без всякой на то причины собирающие дань. Кстати, опытные водители знают, как бороться с ними. Для этого у многих из них имеются стволы – «макаровы», охотничьи карабины, а то и «калаши». Милиция смотрит на эти средства самообороны сквозь пальцы. И иногда на ночных стоянках затеваются перестрелки. Значит, надо ехать, разбираться… Нет уж, лучше, когда никаких стоянок поблизости.
За добротным, сработанным из железобетона и стекла еще в брежневские времена постом ГАИ, пардон, ГИБДД, находился небольшой лесок. Справа – санаторий какого-то Гипроморнефтепрома, о чем гордо сообщала большая, местами проржавевшая металлическая таблица. Слева – бывший пионерлагерь «Тимуровец», ныне пустующий и потихоньку разграбляемый местными жителями на стройматериалы или даже растопку. Через дорогу располагалась деревенька Свистуха, где у старой, выжившей из ума бабы Любы всегда можно разжиться замечательным, прозрачным как слеза и настоянным на ароматной траве мелиссе первачом.
Мысль о самогонке вызвала у Веденяпина прилив хорошего настроения. Он даже перестал топтаться на месте и забыл о злосчастной сигарете, которая уже почти догорела и вот-вот могла опалить овчинные рукавицы.
«А что, – подумал он, – как говорил д'Артаньян, пуркуа па, в конце концов? Почему бы нам не согреться в такую стужу?»
Веденяпин отбросил окурок подальше в снег и, хлопая себя рукавицами по бокам, ввалился в дежурку.
Старший лейтенант Василий Ковалев, закинув ноги на колченогую табуретку, глядел по телевизору кинофильм всех времен и народов «Место встречи изменить нельзя». Ковалев совсем недавно получил третью лейтенантскую звездочку и время от времени, отрываясь от до боли знакомого фильма, скашивал глаза и с удовольствием смотрел на новенькие погоны.
Почти то же самое делал на экране телевизора Владимир
Ковалев никак не отреагировал на Веденяпина. Только поморщился и небось подумал что-то типа: «Ходит туда-сюда, только тепло выпускает, курильщик гребаный…»
На пульте в углу дежурки замигала лампочка и призывно запищал сигнал. Ковалев кивком указал Веденяпину на пульт. Коля снял трубку.
– Да… Старший сержант Веденяпин… Есть, принять телефонограмму… Записываю… Принять… задержанию… предлогом… угу… угу… угу… Передал… Принял старший сержант Веденяпин…
– Что там? – через плечо поинтересовался Ковалев.
Веденяпин махнул рукой:
– Да вот. Принять меры к задержанию…
– Положи к остальным.
Веденяпин уже было протянул руку с бумажкой к куче таких же, лежащих в углу стола и, что самое главное, содержащих точно такие же предписания, когда что-то привлекло его внимание.
– Эге… Смотри-ка, Вася, как интересно.
Ковалев неохотно оторвался от «Места встречи».
– Ну что там?
Веденяпин протянул ему бумажку:
– Номер машины.
– Ну и что особенного?
– А вот что. Я родился в семьдесят шестом. А номер – «976». И главное, буковки-то, буковки! «Н» и «В». «Николай», значит, «Веденяпин». Понял? Вот это совпадение!
– Преступник должен сидеть в тюрьме, – не к месту вставил Владимир Высоцкий.
Ковалев без энтузиазма глянул на бумажку и что-то такое промычал.
– Вот это да! – продолжал восторгаться Коля Веденяпин. – Надо же!
– А чего ты в тулупе-то паришься? – вдруг спросил Ковалев. Действительно, в дежурке было жарко натоплено.
– Да я это… – Коля моментально забыл про бумажку, – может, я того… этого… К бабе Любе сгоняю? А?
– Эх, сейчас бы супчику горяченького, да с потрошками! – мечтательно сказал Владимир Высоцкий с экрана.
– А что? – задумчиво пробормотал Ковалев. – У нас и закусь имеется. Колбаса, чесночок маринованный, огурчики солененькие. Время-то, – он посмотрел на часы, – второй час. Можно и погреться.
И он полез в карман за деньгами.
Через пять минут Коля бодро шагал по нетронутому снежку к Свистухе. Он прошел рощицу, пересек неширокую поляну и вышел на «улицу Достоевского», как торжественно именовалась узкая тропа между двумя рядами изб, по которой и «жигуль»-то толком проехать не мог. Свистухинцы очень гордились тем, что большак в их деревне назван не именем банального Ленина или сомнительного Максима Горького, а уважаемого во все времена великого русского писателя. Некоторые особо рьяные любители ночных посещений избы бабы Любы утверждали, что по ночам видели призрак Достоевского – согбенного старичка с котомкой за спиной и в рваной кацавейке. Они же клятвенно утверждали, что призрак этот обитает в разоренном «Тимуровце». Из-за этого бывший пионерлагерь пользовался в округе недоброй славой.