Когда он проснется
Шрифт:
«Вата», – эхом отдалось в мозгу.
Тело ее стремилось куда-то, торопило ее сознание. Так, бывает, просыпаешься рано утром в субботу, садишься рывком на постели, помня, что пора одеваться и куда-то бежать, а потом до тебя медленно доходит, что сегодня выходной и можно спать, спать…
Оля попыталась сесть. Тело ее помнило, что она должна была куда-то спешить, идти или ехать, но куда? Зачем?
Она села и спустила ноги на пол. Голова закружилась еще сильнее, словно она долго каталась на быстрой карусели. К горлу комом подкатила тошнота. Оля
В изнеможении она снова опустилась на матрас и потеряла сознание.
У нее в голове проплывали сцены из детства, мама, папа, Тимошка… Школа, институт… Костя…
Через некоторое время она пришла в себя и села, прислонившись спиной к холодной стене. Огляделась по сторонам.
После рвоты ей стало немного легче. Она провела по себе рукой, с удивлением ощутила под пальцами шелковистый мех.
«Я в шубе», – медленно проплыло в сознании.
Затем в памяти проплыла залитая солнцем, заснеженная улица, высокие сугробы… Пар изо рта… Запах бензина… «Лореаль – вы этого достойны»… Щит рекламы на автобусной остановке…
И вдруг разбитый на отдельные осколки день сложился в единое целое, как разноцветные стеклышки в калейдоскопе.
Оля вспомнила, как ее силой затолкнули в старые «Жигули», что стояли рядом с автобусной остановкой, и что за рулем машины сидел тот самый парень, которого она встречала несколько раз возле своего дома. Он выгуливал собаку. С ним был еще кто-то, он сел рядом с ней и заткнул ей нос и рот мятой тряпкой. Наверное, тряпка была пропитана каким-то химическим составом, от которого она сразу потеряла сознание…
Что же было потом? Она с трудом вспоминала. Все происходящее запечатлевалось в ее сознании как сквозь сон. А может, это и был сон? Кажется, в какой-то момент она пришла в себя, открыла глаза. Было темно. Вокруг горели огни. Какой-то многоэтажный дом, свет из окон… Высокая темная машина. Ее опять тащили куда-то. Потом узкое темное пространство… Сильная тряска… Холод…
«Меня положили в багажник», – догадалась Оля.
Она ощупала свои запястья. Так и есть, клейкую ленту, которой связывали ей руки, не распутали, а просто перерезали, и она осталась на запястьях.
«Там был кто-то третий», – подумала она.
Перед ее глазами четко встала картина: один человек связывает ей руки лентой, другой прижимает к ее лицу мокрую тряпку, от которой исходит все тот же тошнотворный запах… Но был кто-то третий, кто не участвовал во всем этом, а неподвижно стоял в стороне и наблюдал, опершись об открытую дверку багажника. Оля видела его одно мгновение, и свет из окон бил ему в спину, мешая ей хорошенько рассмотреть его лицо, но на мгновение они встретились взглядами, и взгляд этого неподвижно наблюдающего человека вызвал в ней ужас гораздо более сильный, чем все манипуляции с клейкой лентой…
Оля снова попыталась встать. Колени ее дрожали, хотя в принципе она почти не испытывала страха. По крайней мере, так ей казалось…
Глаза ее быстро привыкли к темноте. В скупом свете, падающем из щели в потолке ее камеры, Оля увидела тускло поблескивающие ряды стеклянных банок.
«Подвал!»
Она на ощупь пробралась вдоль полок. Пол был цементированный, стены кирпичные. Она наткнулась на загородку для овощей, потом на металлическую лестницу, ведущую вверх. С трудом взобралась по лестнице и осторожно толкнула крышку люка, ведущего в подпол. Но он не шелохнулся. Оля, конечно, и не питала больших надежд на то, что люк окажется открытым. Ее радовало, что между досками пола и дверцей есть небольшая щелочка, в которую она может видеть, что происходит наверху.
В сенях горел свет. Оля из своего укрытия видела покрашенный коричневой половой краской порог и кусок стены, обитой сосновой вагонкой, и большую голову кабана с клыками, висящую на стене.
«Чучело… Похоже на охотничий домик. Или дачу. Чей-то дом…»
Она услышала голоса, затем шаги. Прямо у нее над головой заходили половицы, и грубые черные ботинки прошагали мимо нее. Заскрипела дверная ручка, ботинки переступили через порог и скрылись. За ними прошагали кроссовки и еще одни ботинки: на модной добротной подошве из какого-то серого пластика, с коричневыми вставками. Снова послышались голоса. На этот раз Оле удалось разобрать слова.
– Если она орать задумает, на улице слышно будет?
– Только возле дома, и то вряд ли… Да сюда никто и не заходит. А решит орать, опять усыпим.
Ботинок на пластиковой подошве сдвинул половик на полу, и Оле в лицо посыпался сверху песок и мелкий сор. Она отпрянула от щели, а когда через некоторое время снова выглянула, то, к своему глубокому огорчению, убедилась, что люк подпола сверху закрыли ковром. Из щели больше не проникал свет. Ничего не оставалось, как спуститься с лестницы и вернуться на матрас.
В подполе было прохладно. Оля закуталась в шубу, положила голову на пыльный матрас и закрыла глаза. Мысли потекли своим чередом, и спустя несколько минут Оле даже показалось, что никакого похищения нет и что лежит она в своей комнате, сейчас ночь… А скоро наступит утро, пора будет идти в институт… Вот только ноги почему-то страшно мерзнут. Оля почему-то вспомнила, как в детстве хотела стать фигуристкой. А родители в шутку пугали ее, что, мол, отморозит ноги на льду… И еще много чего вспоминала Оля, пока ее мозг проваливался в сон…
…В детстве Оля мечтала заниматься фигурным катанием или балетом, но сначала их семья жила в маленьком районном городе, где не было ни балетной студии, ни катка. Потом мать перевели на работу в областной центр, и Оля смогла один год позаниматься в секции фигурного катания. Тренер считал ее перспективной для парного катания – маленького роста, не без таланта, с огоньком и внешними данными.
Но потом родился младший брат – Тимофей. Тимошка… Елена Александровна вышла на работу через три месяца после рождения сына, а Оля переквалифицировалась в няньку. На спорт времени не оставалось.