Когда пируют львы
Шрифт:
Темп, заданный Шоном, наконец начал сказываться на святом отце. Его словесный поток обмелел, и Альфонсо избегал касаться седла задом. Теперь он ехал, держась за шею лошади и приподняв ягодицы. Они пересекли горы и спустились с противоположного склона; местность выровнялась и перешла в долину Саби, и они въехали в лес. На девятый день после выхода из Новы Софалы добрались и до самой реки. День клонился к вечеру. Стаи цесарок пили воду; когда Шон и его сопровождающие спустились по берегу, птицы голубым облаком машущих крыльев
Пока лошади пили, Шон беседовал с Хлуби.
– Узнаешь эту часть реки?
– Да, нкози, мы в двух часах ходьбы от лагеря, выше по течению.
– Мы слишком повернули на север, когда шли лесом… – Шон посмотрел на солнце: оно уже скрылось за вершинами деревьев, – а луны сегодня нет.
– Можем подождать до утра, – с надеждой предложил Хлуби.
Шон не обратил внимания на его слова и знаком предложил отцу Альфонсо садиться на лошадь. Альфонсо готов был заспорить, но Шон взял его за сутану и помог сесть верхом.
Глава 23
В темноте свет лампы в фургоне Катрины, пробивавшийся сквозь щели, за полмили до лагеря показал им дорогу. Приветственно залаял Воришка, и Мбежане во главе остальных слуг выбежал, чтобы взять лошадь Шона. В его голосе звучали тревога и облегчение.
– Нкози, времени мало… началось.
Шон спрыгнул с лошади и побежал к фургону. Он рывком отбросил клапан.
– Шон. – Катрина села. Глаза ее, зеленые в свете лампы, были обведены темными кругами. – Слава богу, ты пришел.
Шон склонился к ней и обнял. Он говорил ей ласковые слова, и она цеплялась за него и проводила губами по его лицу. Мир исчез, остался лишь стоящий во тьме фургон, освещенный единственной лампой и любовью двух людей.
Неожиданно она напряглась в его руках и ахнула. Шон держал ее, лицо его стало беспомощным, а большие руки робко и неуверенно лежали на ее плечах.
– Что я могу сделать, милая? Как помочь тебе?
Тело ее немного расслабилось, и она прошептала:
– Ты нашел священника?
– Священник! – Шон совершенно забыл о нем. По-прежнему прижимая к себе Катрину, Шон повернулся и заорал: – Альфонсо… Быстрей!
У входа в фургон появилось лицо Альфонсо, бледное от усталости и покрытое пылью и грязью.
– Пожените нас. Быстрей! Ча-ча, чоп-чоп!
Альфонсо поднялся в фургон. Его облачение было порвано, сквозь дыры виднелись белые костлявые колени. Он встал перед ними и открыл книгу.
– Кольцо? – спросил он по-португальски.
– Да, – сказал Шон.
– Нет, нет. Кольцо? – Отец Альфонсо поднял палец и сделал красноречивый жест. – Кольцо?
– Я думаю, он хочет обручальное кольцо, – прошептала Катрина.
– О мой Бог, – сказал Шон. – Я совершенно забыл об этом. – Он в отчаянии осмотрелся. – Чем бы его заменить? У тебя в сундуке нет кольца или чего-нибудь такого?
Катрина отрицательно покачала головой, открыла глаза, собираясь
– Пожени нас, черт тебя побери! Не видишь, что у нас нет времени на пустяки?
– Кольцо? – повторил Альфонсо, совершенно убитый.
– Ладно, будет тебе кольцо.
Шон выпрыгнул из фургона и подозвал Мбежане.
– Принеси мое ружье! Побыстрей.
Шон не задумываясь заставил бы португальца под угрозой смерти выполнять свой долг, а Мбежане готов был ему помочь. Он принес ружье. В оружейном поясе Шон отыскал золотой соверен, бросил его на землю и прижал к нему ствол. Пуля проделала в монете рваное отверстие. Шон бросил ружье Мбежане, схватил маленький золотой кружок и вернулся в фургон.
Трижды за время службы боль заставляла Катрину ахать, и каждый раз Шон крепко обнимал ее, а отец Альфонсо ускорял церемонию. Шон надел пробитый соверен на палец Катрине и поцеловал ее. Альфонсо прочитал последние строки на латыни, и Катрина сказала:
– О Шон, он выходит.
– Прочь отсюда! – сказал Шон священнику и выразительно показал на выход из фургона. Альфонсо с облегчением удалился.
Хотя роды длились недолго, Шон чувствовал себя не лучше, чем когда отрезали ногу Гаррику. Потом хлынул скользкий поток, и все закончилось. Катрина лежала тихая и бледная, а рядом, все еще связанный с ней, лежал окровавленный ребенок, их творение.
– Он мертвый, – прохрипел Шон. Он поднялся и попятился к дальней стене фургона.
Но Катрина яростно села:
– Нет, он жив! Шон, ты должен мне помочь.
Она говорила ему, что делать, и наконец ребенок закричал.
– Это мальчик, – негромко сказала Катрина. – О Шон… мальчик.
Такой прекрасной он ее никогда не видел – усталой, бледной и прекрасной.
Глава 24
Возражения Шона были напрасны – на следующее утро Катрина уже встала и надела старое платье. Шон метался между нею и ребенком на койке.
– Я все еще толстая, – пожаловалась Катрина.
– Милая, полежи в кровати еще день-два.
Она сделала гримасу и занялась шнурками корсета.
– А кто будет присматривать за ребенком?
– Я! – с готовностью сказал Шон. – Ты можешь говорить мне, что делать.
Спорить с Катриной – все равно что пытаться пальцами схватить ртуть: и силы терять не стоит. Она кончила одеваться и взяла ребенка.
– Помоги мне спуститься по ступенькам.
Она улыбнулась.
Шон и Альфонсо поставили для нее стул в тени дерева шума, и слуги собрались посмотреть на ребенка. Катрина держала его на коленях, а Шон неуверенно возвышался над ними. Ему все это казалось еще не вполне настоящим… сознание не могло вместить столько за такое короткое время.