Когда погибает Роза
Шрифт:
– Это жестоко, – неуверенно пролепетала Светка. И в этом полувопросительном лепете больше слышалась просьба убедить её в обратном, убедить в правильности принятого решения, нежели несогласие с подругой.
– А жизнь- штука жестокая. И в ней нет места неудачникам. Выживают сильнейшие, красивейшие и успешные, и ничего не поделаешь. Ну всё, девочки, собираемся и валим. Если уж мужики нас отпустили, этим нужно воспользоваться.
Провожать девчонок я не пошла. Какой смысл прощаться, искать какие-то слова, если мы расстаёмся навсегда. Сквозь закрытую дверь своей комнаты. я слышала причитания мамы, и к жалости
– Девочки, а тортик, – мамин голос тонул в шуршании одежды, вжиков молний, стуков каблуков. – Куда вы так торопитесь? Посидели бы ещё. Розочке так одиноко.
Чёрт! Мама! Замолчи, пожалуйста, замолчи! Не унижай меня ещё больше!
Девчонки промяукали что-то невнятное. Щелчок открываемого замка и облегчённое хихиканье в подъезде. Словно их только что из тюрьмы выпустили.
Рухнула лицом в подушку, втягивая носом запах кондиционера для стирки и сделала то, что хотела сделать весь сегодняшний день – разрыдалась.
Я лишилась всего, у меня ничего не осталось, только родители, вздыхающая, словно по покойнику мама и угрюмый, раздражённый отчим.
Глава 3
Этой ночью мне приснился Никита. Странно, никогда не снился, а тут, явился, спокойный, светлый, мягкий, как большой плюшевый медведь. Он ничего не говорил, просто грустно улыбался, словно что-то знал и желал предупредить. Мы находились в каком-то лесу. Сквозь густые кроны деревьев робко серело предгрозовое небо, резко и надрывно каркали вороны. И вдруг мне стало страшно. Деревья над нашими головами закачались, грянул гром и с неба полились струи, но не дождя, а крови. Никита бросился вперёд, перепрыгивая через валежник, продираясь сквозь сплетённые ветви.
Я же была не в силах двинуться с места и стояла, увязая в топком кровавом болоте.
– Подожди! – попыталась крикнуть ему в след, но голос пропал. А Никита бежал вперёд, думая, что я следую за ним.
– Подожди! – вновь попыталась крикнуть и проснулась.
Тикали настенные часы, за стеной раздавался храп отчима, бились в окно колючие снежинки, сквозь щель между занавесками в комнату втекал лиловый свет зимней ночи.
Я села в постели, чтобы перевести дух. Никита! Вот за кого меня наказывает судьба, бог или вселенная, это уж кому как нравится. Где он сейчас? Что с ним?
Вновь опустила голову на, промокшую от пота подушку, закрыла глаза, в подробностях попробовала воссоздать в памяти образ Никиты. Круглолицый, щекастый парень, мягкая полуулыбка, вихрастая каштановая чёлка и удивительного цвета глаза, мокрый асфальт или океанская впадина.
В него была влюблена вся женская половина нашей школы, от молодых учительниц до учениц младших классов. Уравновешенный и добродушный, открытый и отзывчивый. Как в такого не влюбиться? Бытует мнение, что хорошим девочкам нравятся плохие мальчики. Нет! Любым девочкам и хорошим, и плохим, мальчики нравятся внимательные, предупредительные и добрые. А Кит был как раз таким.
Я твёрдо знала, что у меня нет ни единого шанса. Куда мне – костлявой и низкорослой в блузке с маминого плеча, тягаться со школьными красотками? Это я понимала разумом, но сердце… Ох уж это глупое, девичье сердце! Оно рвалось, трепетало, горело и замирало, лишь только Никита оказывался в поле моего зрения. Мне нравилось смотреть на него во время уроков. Слышать его колос, вдыхать полной грудью запах его туалетной воды. И я мечтала, глупо, наивно мечтала, что этот парень подойдёт ко мне на школьной дискотеке и пригласит на танец. Горячие ладони Никиты лягут мне на талию, а его завораживающие глаза окажутся настолько близко, что я смогу в них утонуть. Утонуть, на целых четыре минуты медленной композиции.
И когда Мария Николаевна, руководитель школьного драм кружка, дала мне роль принцессы, а Никита получил роль трубадура, счастью моему не было предела. Пусть хотя бы так, не взаправду, лишь на сцене, Никита признается мне в любви.
– Не обольщайся, – пропела сладким голоском Маринка, которая должна была играть петуха. – Это всего лишь роль. На самом же деле, такую как ты не то, что Никита, даже Сморчок не полюбит.
– Да пошла ты, – отмахнулась я. Да, было обидно, но ведь не показывать же это Маринки, к тому же, и без неё проблем хватало.
После репетиции, я, по обыкновению, забилась под лестницей чёрного хода. Чиркнула зажигалкой и затянулась горьковатым едким дымом. Домой идти не хотелось, хотя в животе постыдно урчало и бурлило от голода. Школьный обед был давно уже съеден и переварен. А ещё до слёз хотелось снять дурацкие туфли и засунуть ноги в таз с горячей водой.
– Предательница! Самка похотливая! – прошептала я, делая глубокую затяжку. – Вчера своему Геннадичке новую куртку купила, чтобы не мёрз в ментовской машине, а дочери туфли купить не может.
– Походишь и в моих, – заявила мама, засовывая комки бумаги в носок пошарпанной лодочки. – У меня в твоём возрасте вообще ничего не было, всё за сестрой донашивала.
– И, по-твоему, это нормально? – усмехнулась я.
– Нормально, – ответила мать с силой захлопнув дверцу шкафа. – Папе куртка важнее, он наш кормилец, а ты …
– А я вам мешаю наслаждаться друг другом, – продолжила я и скрылась в своей комнате.
Дура! Неужели она думает, что если называть чужого мужика моим отцом, то и я, рано или поздно, в это поверю? Не дождётся! Никогда не дождётся! Да лучше я себе язык отрежу, чем назову этого говнюка папой!
Сентябрь золотил верхушки деревьев, солнце дарило своё прощальное тепло. Школьный шум постепенно стихал, ученики расходились по домам. А мне придётся сидеть здесь до вечера, пока мама не вернётся домой с работы.
От одной только мысли, что я окажусь в квартире наедине с отчимом, меня передёрнуло от отвращения и страха. Хватит, одного раза мне вполне достаточно! Я не дура, чтобы на одни и те же грабли дважды наступать. Ничего, от голода не сдохну, голод можно и перетерпеть, а вот липкие волосатые руки отчима на своём теле, я больше не перенесу. Уж лучше сразу в петлю. Да и еда, с появлением Геннадички стала уже не той, что прежде. Если раньше мама пекла блинчики, жарила курицу или золотистую картошечку на старой, чугунной сковороде, то с появлением миленького и родненького, мы перешли на каши. То у Геннадички болел желудок, то обострился геморрой, то воспалился зуб.