Когда придет Большая Черепаха
Шрифт:
Лулу почему-то очень расстраивается, хотя подруги не договаривались, что пойдут вместе. Но девушка все равно чувствует себя обманутой. Неужели же ей совсем не интересно, как все прошло? И вообще удивительно: весь Панцирь-7 только и говорит, что об Анджее, а Наташа этого будто и не замечает. Ей вообще, судя по всему, не особенно интересно, что чужак собой представляет. Как будто к ним каждый день соседи в гости приходят! А между тем, он – первый за всю их жизнь человек из вне, ведь Панцири, хоть и связаны сетью тоннелей, между собой не контактируют. Связь есть по рации только у старших, так они и узнают, что где происходит. Раньше вроде бы было не так,
Анджей выходит быстро. Теперь он мало чем отличается от остальных жителей. На нем те же толстые штаны, старательно заштопанный в нескольких местах черный свитер и потрепанные, но все-таки целые высокие ботинки на шнуровке. Тем не менее, определить, что он не отсюда, довольно легко: во-первых, да, у него слишком густые волосы, мужчина забрал их в хвост, но чистые они выглядят так, словно в его Панцире Феррум-капсул полно; во-вторых, у него удивительно здоровый цвет лица.
Девушка отмечает это молча и оставляет мысли при себе, просто кивает, когда он подходит, и они вместе покидают аппаратную. Атриум ожидаемо замирает на несколько секунд, и все, кто стоически нес вахту под дверью, смотрят на них. Люди перешептываются, но, как и утром, никто не решается подойти ближе, хотя угрозы заражения теперь нет. Лулу касается локтя мужчины и тихо говорит:
– Не обращай на них внимания. Мы просто никогда не видели людей из других Панцирей, вот они и не знают, как себя вести.
– Да мне-то что? – так же тихо отвечает он. – Пусть смотрят.
И, кажется, его это действительно не особенно волнует, в отличие от Лулу, которой такое пристальное внимание откровенно неприятно. Девушка опускает голову, пока они пересекают атриум, и с досадой отмечает, что здесь сегодня аншлаг, какого даже в Театре никогда не бывает.
– Жилые Ребра – только слева? – спрашивает Анджей, с интересом оглядываясь по сторонам.
– Да, – отвечает Лулу, чувствуя прилив благодарности. Если они будут разговаривать, то остальные не станут так открыто пялиться на них, потому что это уже совсем неприлично. – Нас здесь около тысячи человек, и места хватает. На этой стороне, куда мы сейчас идем, находятся разные общественные места. Здесь вот, на первом, Школа, где у меня Часы, и санитарные комнаты, на втором – Музей и художественные мастерские, на третьем – Театр, а над ним – Библиотека. Есть еще Комната отдыха, Музыкальная комната… И так до одиннадцатого Ребра, а на последнем расположены всякие технические помещения.
– А там что? – он указывает на железную дверь, из которой обычно выходит Драматург.
– Туда никому нельзя заходить. Это комнаты старшего.
– Ясно.
– А ты сам на каком Ребре жил?
– Я-то? На первом.
– Ух ты! – Лулу смотрит на нового знакомого с восхищением. – Так ты был Магистром?
Но Анджей ее не понимает и переспрашивает:
– Магистром? А что это значит?
– Ну, это вроде как элита, – объясняет девушка немного растеряно. Ей как-то в голову не приходило, что такое деление существует не везде. – У вас было не так?
– Нет, – он качает головой, но никак не поясняет, что собой представляло общество, в котором он жил сам, а потом улыбается. – Просветишь меня? А то я здесь, похоже, не понимаю ничего, попаду еще в какую-нибудь дурацкую историю по глупости.
– Ладно, – соглашается Лулу и начинает рассказ.
И пока они карабкаются по длинным лестницам на третье Ребро и разговаривают, мы их оставим. Пришло время объяснить, что же такое Театр, и почему ему придают здесь настолько большое значение.
Театр в Панцире-7 – это, если так можно выразиться, центр духовной жизни. На самом деле, искусство всегда выходит на первый план там, где отсутствуют религиозные культы. Ведь нельзя сказать, будто вера в Большую Черепаху – это культ. Верить и поклоняться не одно и то же. Да, они ожидают ее возвращения, и маяки горят на бескрайних просторах отравленного моря, чтобы приблизить светлый день. Так узники ждут освобождения из плена, а матери – сыновей с фронта. Но если жить только этим, сама жизнь превратится в существование. Время нужно чем-то занять, заполнить, наполнить смыслом. И вот тогда люди открывают для себя искусство.
Пожалуй, именно это имели в виду далекие предки жителей Панциря-7, когда говорили, что красота спасет мир. Они подразумевали не красоту физическую и даже не красоту духовную. Нет, они говорили об искусстве. Но все-таки – почему Театр? Ведь в этом мире, как уже известно, есть и Музей, и Музыкальная комната, которая, на самом деле, представляет собой малый зал, где дают живые концерты. Почему именно Театр?
Ответ прост. Для людей, которые проживают всю свою жизнь в замкнутом пространстве, это единственная возможность увидеть что-то другое. Увидеть другой мир, незнакомый, чужой, но оттого такой притягательный! Театр – это ярко освещенное окно без занавесей. Глядя в него, можно прожить жизнь незнакомых тебе людей, как свою собственную. Радоваться и плакать с ними вместе, взлетать и падать, любить и умирать. Ни живопись, ни музыка, ни литература по отдельности не могут дать человеку того же, но у них есть одно объединяющее начало, и это начало – Театр.
В нем нет чего-то, что можно было бы назвать первичным. Правильно ли будет сказать, что драматургия как одна из форм литературы лежит в основе действия? Нет, ведь это может быть пантомима, тем не менее, она следует сценарию. Играет ли ведущую роль музыка? Нет, ведь ее может не быть и вовсе, но отдельные звуки: шум моря, шелест ветра, крики птиц, звучание человеческих голосов, в конце концов – разве все это не часть мелодии жизни, лучшего из всех музыкальных произведений? А живопись? Декорации, костюмы, свет… да, да, все это важно, разумеется, но если пьеса бездарна, никакие картонные замки ее не спасут, как не спасет и музыка. Нет. В Театре все подчиняется некоему Замыслу, который не очевиден для зрителя. В нем важно все: каждая пуговка на камзоле, каждая будто бы случайная реплика, брошенная в зал – все имеет скрытый смысл. И тогда Театр выходит за рамки сцены, он становится чем-то большим, обретает сакральное значение и для тех, кто наблюдает, и для тех, кто творит…
Ну, и еще, в Магистры, иначе как через Театр ты просто не попадешь. И вот она – главная причина, почему он так важен. Поэтому забудьте все, что вы только что прочитали, это не более, чем софизм. Да, конечно, зритель ходит на спектакли ради новых впечатлений, и ставят их ради искусства, потому что душа стремится к прекрасному. Но дело в том, что так происходит в любом мире, и совершенно не обязательно рождаться в Панцире, чтобы любить зрелища. Люди их любят по умолчанию. Это вообще ни от чего не зависит, и эскапизм тут совершенно ни при чем.