Когда придет Большая Черепаха
Шрифт:
Драматург же только усмехается в ответ на дерзкое предложение и отвечает с ироничным поклоном:
– Благодарю за столь высокую честь, Наташа. Но пока рано распределять роли. Мы ведь еще не утвердили репертуар. Если ты закончила, то предлагаю передать слово Лулу.
Наташа тушуется и бормочет что-то наподобие: «Да-да, конечно, я имела в виду – в теории, мне кажется, вы бы хорошо воплотили этот образ…», а ее подруга в этот момент мысленно аплодирует старшему. Молодец! Здорово он осадил нахалку, так что нечего тут…
В любом случае, теперь очередь Лулу говорить, и она с готовностью начинает выступление, очень гордая тем, что у нее в руках нет ни одной бумажки.
–
Она делает паузу – не драматическую, а просто паузу, чтобы собраться с мыслями.
– Представьте, что вы стоите в ночном саду и смотрите в ярко освещенные окна дома, за которыми открывается поистине идиллическая картина: отец семейства дремлет у камелька, мать сидит за столом, погруженная в размышления, две их старшие дочери заняты вышиванием, а младший ребенок спит в колыбельке. Они спокойны и счастливы, потому что еще не знают, что их третья дочь покончила с собой, утопившись в реке. Ее тело нашел Незнакомец, и теперь он и Старик, старый друг семьи, наблюдают за семьей из сада, не решаясь войти и сообщить о смерти девушки. Тем временем, утопленницу уже несут к дому, и люди за окном так и так скоро узнают. Но конфликт здесь строится именно на том, что, глядя на их счастье, ни один, ни второй не могут взять на себя такую ответственность: войти и разрушить прекрасный мир, который уже никогда не станет прежним.
Лулу так глубоко погружается в собственный рассказ, что не замечает, как ее голос будто бы гипнотизирует окружающих, и последние ее слова, сказанные уже совсем тихо, повисают в безмолвии.
– Видите ли, – произносит она, словно бы обращаясь к самой себе, – я не могу сказать, что эта постановка технически проста, ведь нам потребуются красивые костюмы, реквизит для комнаты, громоздкие декорации, и со светом придется повозиться, но… но дело ведь не только в этом. Я лично вижу здесь не одну лишь смерть. На мой взгляд, тут главное – эта комната, полная яркого света, потому что пока пространство внутри не нарушено, в нем остается надежда. Этот момент, в котором она еще есть, прекрасен, и мне хочется показать всем… показать зрителям, что нужно ценить хрупкий мир. Даже если ему осталось жить всего-ничего.
Она снова замолкает, и Драматург, выждав, не скажет ли она еще что-нибудь, спрашивает:
– У тебя все, Лулу? Или ты хочешь что-то добавить?
– Нет, – она рассеянно качает головой, – нет, у меня все.
– Что ж, товарищи, – старший хлопает в ладоши, и все как будто разом выходят из транса, в который их погрузило выступление Лулу, – мы выслушали оба предложения. Не будем тянуть с голосованием. Кто за то, чтобы мы начали работу над пьесой «Слепые»?
С замиранием сердца Лулу смотрит, как взлетают в воздух руки. Художник и два актера из труппы поддерживают Наташу, а потом, немного помедлив, к ним присоединяются Ася и Ташир. У нее внутри все обрывается – уже второй раз за этот вечер она сталкивается с предательством. Как же так? Ведь они оба утверждали, что предложение Лулу им нравится куда больше, что оно интереснее, и вообще Ася только сегодня утром сказала: «Мы болеем за тебя». Слово в слово, так и сказала! Почему же они оба переметнулись на другую сторону? Или эти двое изначально условились голосовать за ее соперницу? Но зачем тогда было обманывать? Лулу не стала бы к ним хуже относиться, это их право, в конце концов. А вот теперь она что-то не уверена, хочет ли после такого давать Асе полюбоваться на себя в зеркало.
Но не успевает она отойти от одного потрясения, как на нее обрушивается следующее: руку поднимает сам Драматург. Лулу впадает в отчаяние и опускает взгляд, чтобы скрыть слезы. Отто сжимает ее руку, как бы говоря: еще не все потеряно, крошка! Но как же не все? Ведь Драматург уже сказал свое слово, и никто не выступит против него.
– Шесть голосов, – эти слова девушка едва слышит. У нее в ушах стучит кровь, и Лулу боится, что просто упадет на глазах у всех.
А Наташа наверняка сейчас глядит на нее так… хотя нет, вряд ли, по ее лицу обычно нельзя ничего прочитать. Но внутри-то она точно ликует, что так легко одержала победу.
– Кто за «Там, внутри»? – спрашивает Драматург. Наверное, больше для порядка, потому что эти голоса все равно уже ничего не решают.
Лулу не смотрит, кто поднимает руки. Отто – тот, ясное дело, первый. Потом остальные. А потом вдруг повисает странная тишина, и девушка слышит голос подруги:
– Драматург, простите, вы, кажется, дважды проголосовали.
Она резко вскидывает голову, схватив приступ головокружения, но больше от волнения. Наташа улыбается как-то уж больно неуверенно. Все переглядываются, не понимая, что тут происходит, а Драматург, не опуская руки, говорит:
– Да, верно. Я отдал свой голос тебе. Но мне по-прежнему нравятся обе пьесы, и потому я хочу поддержать вас обеих.
– Но… – растерянно произносит первая актриса из труппы.
– Но как же мы тогда решим этот вопрос? – заканчивает за нее вторая.
– Вы не можете проголосовать два раза, так нельзя, – поддакивает актер.
– Товарищи, – Драматург, наконец, опускает руку, – мой голос, как вы знаете, идет за два, именно поэтому за мной всегда последнее слово. Но кто вам сказал, что я должен отдать оба за одного человека? И хватит делать вид, будто здесь нет нашего гостя, это невежливо, в конце концов!
Впервые за все время, старший переводит взгляд на Анджея. До этого момента он будто бы оставался за кулисами, а теперь не просто вышел на сцену, но и встал прямо под прожектором, приковав к себе взгляды публики. Чувство нереальности происходящего, которое преследовало Лулу с самого начала худсовета, усилилось стократно. Она пока не может сложить воедино все кусочки мозаики, но внутренний голос упрямо твердит, что само это собрание – один большой спектакль, а Драматург – его режиссер, и все это затевалось вовсе не ради голосования, а только ради единственного зрителя. Вернее, Анджея убедили, будто он – всего лишь зритель, тогда как ему было уготовано стать главным действующим лицом. Ведь, как ни крути, теперь его голос станет решающим. Вот только зачем все это нужно?..
– Анджей, – обращается Драматург к гостю с самой доброжелательной интонацией, хотя взгляд остается холодным и колючим, – а как ты думаешь, чья пьеса подходит лучше?
Гость моментально подбирается. До этого он выглядел вполне расслабленным. Теперь же смотрит на всех тем настороженным взглядом, под прицел которого попала Лулу, когда вошла в бокс.
– Я не компетентен в этом вопросе, – говорит он, глядя в глаза старшему.
– Но ты у нас – психолог, разве нет? – возражает тот, прищурившись. – Выскажи свое профессиональное мнение. Ведь обе эти пьесы имеют глубокий смысловой подтекст.