Когда придет Большая Черепаха
Шрифт:
– Ладно, – он хлопает в ладоши и сцепляет пальцы в замок, а потом предпринимает еще одну попытку расшевелить ребят, – в общем, дома я работал психологом. Помогал людям справляться с трудностями. Но каково же было мое удивление, когда я узнал, что здесь все абсолютно счастливы! Это невероятно, и мне бы хотелось познакомиться поближе с каждым из вас. Я ведь здесь всего второй день, – Анджей заговорщически подмигивает им, словно хочет сделать своими сообщниками в какой-то игре, – наверняка не знаю уйму всяких секретов. Итак, кто-нибудь хочет поделиться, как вы, ребята, тут живете?
Самая старшая
– Я хочу рассказать, – произносит она звонким голосом.
– Отлично! – радуется психолог этому маленькому прогрессу. – Как твое имя?
– Карин. Кандидат, Ребро шесть, – бойко отзывается ученица.
– Ну что ж, Карин, я тебя внимательно слушаю, – доброжелательно улыбается Анджей и кивает, показывая, что можно начинать. Но девочка молчит еще несколько секунд, так как ждет другого кивка. А потом начинает тараторить с такой скоростью, словно чья-то невидимая рука перевернула клепсидру, и ей нужно уложить всю свою речь в одну минуту. – Это огромная честь и счастье – жить в просвещенном обществе Панциря-7! Высокие идеалы гуманизма и духовные ценности – наш главный приоритет. Каждый из ныне живущих, как и те, что жили до нас, служат единой цели – Возвращению великой праматери всего сущего, Большой Черепахи. Наша миссия реализуется как в созидательной деятельности, так и в кропотливой работе на благо общества. Служа Искусству и Музам, мы сохраняем индивидуальность, а в труде познаем счастье коллективизма, и в этом заключается наше благополучие! Мы – часть целого, и вместе двигаемся в направлении…
Лулу стоит у стены, чуть ближе к классу, чем мадам Фаин, а потому видит, как все больше и больше сходит краска с лица психолога, по мере того, как Карин повторяет наизусть предисловие к учебнику этики. Не выдержав, Анджей жестом останавливает девочку.
– Очень хорошо, Карин, достаточно, – произносит он, продолжая улыбаться, но уже не так естественно, как вначале. – Я понял, что ты знаешь наизусть учебник. Но мой вопрос был немного не об этом. Ты можешь своими словами рассказать о том, как вам живется здесь?
Карин замирает на полуслове, резко бледнеет и бросает панический взгляд на суровую и непробиваемую директрису. Лулу ясно видит в ее глазах вопрос: «Мадам, я сказала что-то не так?», но та хранит молчание, и учительница приходит на выручку. В конце концов, зря она тут стоит, что ли?
– Все хорошо, Карин, – успокаивает ее Лулу. – Ты можешь ответить, не стесняйся.
– Ну… – мямлит ученица, уставившись в стол. – Нам тут хорошо. Мы… у нас есть… уроки… и мы благодарны, что нас учат, потому что Школа – важный социальный институт…
Она пытается вернуться на знакомую твердую почву прописных истин, но психолог не дает ученице такой возможности.
– Хорошо, а что вы делаете вне Школы? В свободное время?
– Помогаем родителям. Они нас учат, чтобы мы тоже могли потом взяться за Часы.
– То есть, опять учеба? – хмурится Анджей. – Но вы ведь когда-то отдыхаете?
Карин виновато потирает шею и бросает теперь уже умоляющий взгляд на мадам Фаин.
– Иногда. В воскресенье можно поиграть в Комнате Отдыха. Там есть шахматы. И шашки. И еще… Мы тут очень счастливы, честное слово! – в отчаянии восклицает девочка, не зная, что можно добавить к этому, и впервые смотрит на гостя из Панциря-3. У нее дрожат губы, и директриса, наконец, снисходит до ученицы.
– Ты хорошо ответила, Карин. Можешь сесть, – сухо велит она.
Та буквально падает на стул, опускает голову и остается в этой позе.
– Ну что ж, Анджей, – резюмирует мадам Фаин, он оборачивается к женщине. – Надеюсь, вы убедились, что наши дети воспитываются в лучших традициях гуманизма? А это значит, что они абсолютно счастливы, даже если развлечений в Панцире не так много. Карин забыла упомянуть, что вне уроков Магистры, Кандидаты и Одаренные обучаются искусствам, и это делает их еще счастливее. Верно, класс? – строго обращается она к детям.
– Да, мадам Фаин, – дружно отвечают они и заученно повторяют: – Искусство – наш язык общения.
Директриса выглядит удовлетворенной. Но Анджей не собирается сдаваться так быстро.
– Отлично, – говорит он, глядя в глаза женщине. – Раз искусство играет настолько важную роль в жизни вашего маленького общества, я, с вашего позволения, дам классу еще одно задание.
На лице мадам проступает недовольство. Впрочем, это выражение исчезает так же быстро, как и все прочие. Ни одна эмоция не овладевает ее мимикой надолго.
– Прошу, – говорит она почти безразлично.
– Прекрасно, – психолог снова оборачивается к детям. – Тогда я попрошу вас…
Но в этот момент он как-то неловко достает руку из кармана брюк – ничего особенного, так стоять, многие прячут руки в карманы, чтобы пальцы не мерзли – и оттуда случайно выпадает какой-то маленький блестящий предмет. Лулу не сразу понимает, что это, но когда узнает давно забытое, у нее перехватывает дыхание… это же шоколадная конфета в фольге! Они не видели таких уже… ну, года два или три точно, раньше их еще давали по праздникам. Но дети в классе не маленькие, они тоже помнят и в один голос сдавленно охают. И это самая эмоциональная реакция за все время их общения с психологом.
– Ох, простите, – извиняется Анджей и быстро поднимает с пола наполовину растаявшую конфету. – Наверное, бывший владелец этой одежды забыл в кармане… – он осекается, видя, что дети смотрят на лакомство, как завороженные, и глотают слюни. – Вы… вы голодные?
Они молчат, но взгляд выдает ребят с головой.
– Вам хотя бы иногда дают сладкое? – настороженно спрашивает психолог.
Но тут мадам Фаин решает вмешаться. Она встает с места, подходит к мужчине и твердо произносит.
– Они не голодные. Они – дети. А им только дай волю – и килограмм умнут за обе щеки. Они сегодня ели карамель. Дайте сюда, пожалуйста, я сдам обратно на склад.
Несколько мгновений Анджей не двигается с места, пристально глядя на директрису. Лулу почти уверена: сейчас он просто уберет конфету в карман, не говоря ни слова. Но мужчина не делает этого, и шоколадка опускается в раскрытую ладонь мадам Фаин. По классу сквозняком проносится вздох разочарования.
– Так вот, о чем я хотел вас попросить, ребята, – Анджей возвращается к тому, на чем остановился. – У вас есть карандаши и картон, и вы используете искусство как язык общения. Не могли бы вы нарисовать для меня мир, каким вы его видите?