Когда придет Большая Черепаха
Шрифт:
Ученики нерешительно берут в руки карандаши, переглядываются.
– Вы слышали задание, – подгоняет их Лулу, – вам нужно нарисовать наш прекрасный мир, красивый и…
– Нет, – перебивает ее Анджей. – Прошу, не надо переформулировать мои слова. Пусть просто нарисуют мир, и все. Будет ли он красивым или нет, я просто хочу увидеть его глазами тех, кто живет здесь с рождения. Справитесь, ребята? – он устало улыбается классу.
Лулу пожимает плечами. Мадам Фаин благосклонно кивает, и дети начинают рисовать. Сначала не очень охотно, но потом – все более увлеченно, пока не уходят в это занятие с головой. И пока трещотки в атриуме не возвещают наступление перерыва, тишину нарушает только скрип грифеля по шершавой поверхности картона. Потом дети выбегают на короткую перемену, а Марта, которая весь урок простояла
– Я не совсем понимаю, товарищ директор, что тут происходит? – спрашивает он так сурово, будто, и вправду, вошел в образ ревизора. – Мало того, что они запуганы до обморока, так еще и голодные, и вы заставляете их повторять: «Мы счастливы. Мы довольны»? 4
Директриса остается совершенно невозмутимой.
– Они боятся не нас, а вас, Анджей. Вы здесь – чужой. Дети не привыкли разговаривать с незнакомцами, хотя сегодня утром мы объяснили им, что они не должны стесняться. Но дети есть дети.
4
Отсылка к пьесе «Оранжевая звезда» В. Аринина. Действие происходит в мире, которым правит жестокая королева. Но жители этого тоталитарного государства должны притворяться счастливыми, чтобы избежать тюрьмы и казни. По приказу правительницы они выходят на улицы, громко скандируя: «Мы счастливы. Мы довольны».
– Вы давили на них.
– Вовсе нет. Я – преподаватель. Моя задача – направлять. А что до голода, так мы все здесь голодные, раз уж вам так это интересно. Или в вашем Панцире всего было вдоволь? И воды, и еды, и конфеты раздавали горстями? Да, у нас тяжелая жизнь. Но, как видите, мы стараемся вырастить новое поколение, руководствуясь гуманистическими ценностями.
Анджей морщится, словно от головной боли.
– Да что вы заладили про эти гуманистические ценности? В каждом Панцире живется не сладко. По крайней мере, в моем вовсе не было никакой роскоши, но мы не заставляли наших детей лгать себе и другим. Мы позволяли им плакать от голода и холода, позволяли говорить, что им грустно, плохо, хочется есть, не хватает игрушек. А то, что вы тут делаете, в психологии называется «газлайтинг»! Детям трудно, а вы убеждаете их, что им это только кажется. Да и как можно вообще думать о духовности, когда в желудке пусто, а горло пересыхает от жажды? Это попросту невозможно! Еда, вода, тепло – это базовые потребности! И если у вас получается так ловко маскироваться – это ваш выбор, но детей вы зачем насилуете? Дети честнее вас! И кстати, раз уж вы сами заговорили о гуманизме, что-то я вчера его не заметил, когда просил у вас хотя бы глоток воды! Весьма показательно: человечность – на словах, и инстинкт самосохранения – в головах. Но это как раз нормально в таких условиях. Не думайте, будто я вас упрекаю. Хотя, знаете, в нашем Панцире умирающему все-таки дали бы воды, и не один сердобольный человек, а многие. Нас учили заботиться не только о себе, но и друг о друге!
Мадам Фаин пренебрежительно фыркает, что нечасто с ней случается.
– Замечательный подход! И это мы, по-вашему, отрицаем реальность? Мы-то как раз учим, что не надо бежать на помощь первому встречному, потому что если он заразный, и эту дрянь подхватит один – все умрут. Когда речь идет о выживании, нужно думать не о собственных потребностях, а о потребностях коллектива. Позитивный настрой – это тоже забота. Вместе мы счастливы, даже если иногда бывает голодно и холодно. Мы не позволяем детям страдать, ведь какой в этом смысл? И, между прочим, ваш Панцирь – отличный пример того, что бывает, когда люди воспринимают жизнь, как бесконечную муку! Где они теперь, все эти дети, которым вы великодушно позволили плакать?
Лулу невольно вжимается в стену, стараясь стать как можно более незаметной. Напоминать об этом человеку, который пережил смерть целого мира, в такой грубой форме, да не просто напоминать, а тыкать тем, что причиной послужила неправильная идеология – это не просто неэтично, это совершенно бесчеловечно. А если мадам позволила себе такую выходку, значит, она в ярости, и лучше бы ей, Лулу, сейчас оказаться где-нибудь на двенадцатом Ребре.
Но девушка не может уйти и со страхом наблюдает за этими двумя. Анджей тоже внешне остается спокойным, только ноздри едва заметно подрагивают. И когда он начинает говорить, голос звучит очень тихо, но в нем слышится злость:
– В моем Панцире были и светлые моменты. Мы рассказывали детям о том, что однажды наше заточение закончится, мы выйдем на поверхность, увидим солнце, небо, птиц, вспомним, что такое ветер. Они жили мечтой, что однажды все закончится. Мы растили их бойцами, мы готовили их к будущему, обучали полезным навыкам, которые действительно пригодятся на свободе. А вы закрыты в своей скорлупе.
– Вы готовили их к будущему, – повторяет его слова мадам Фаин, – которое может никогда не наступить. Большая Черепаха может не вернуться, товарищ Анджей. Мы хотим, чтобы у наших детей было настоящее. А теперь, извините, у меня есть и другие дела.
С этими словами она направляется к выходу, и наступает тот момент, которого Лулу так боялась: они остаются один на один. Девушка отчаянно ищет предлог, чтобы тоже уйти, хотя Анджей, кажется, вообще забыл о ее присутствии. Он стоит, перебирая рисунки, погруженный в свои мысли, и Лулу вдруг говорит:
– Слушай, я вчера повела себя некрасиво. Ну, когда ты пожимал мне руку. Я вовсе не думала, что ты какой-то заразный или вроде того, просто… мой жених стоял рядом, и…
– Да-да, все нормально, – рассеянно отвечает мужчина, не отрываясь от своего занятия. Вряд ли он вообще понял, что она сейчас сказала. Но девушка облегченно выдыхает. Ладно, она извинилась, а дальше уже пусть сам решает.
Наконец, Анджей поднимает глаза и сокрушенно качает головой.
– Они все одинаковые, – выносит психолог неутешительный вердикт. – Взгляни.
Он протягивает Лулу пачку картонок, она просматривает несколько. Да, действительно, все картинки выглядят так, будто их копировали одну с другой: большой причудливой формы холм, в котором без труда угадывается Панцирь, густо заштрихован изнутри. В целом, очень похоже на шляпу.
– Одна сплошная чернота.
Лулу слышит голос Анджея прямо у себя над ухом и невольно вздрагивает. Мужчина так низко наклонился к ней, что кожу обожгло его дыханием. Но, посмотрев на него, девушка сразу понимает, что он вовсе не хотел сблизиться с ней, просто его все еще занимают рисунки.
– А может, это Черепаха, проглотившая Слона? 5 – лукаво улыбается Лулу. – Знаешь, взрослые часто не видят в детских рисунках того, что там есть на самом деле. И я уверена: это именно Слон в Черепахе. Дети верят, что однажды Большая «Ч» придет и победит врагов, а потом мы выйдем под чистое небо. У них нет цветных карандашей, а так бы, может, штрихи были желтыми или голубыми, или розовыми. Я вижу здесь вовсе не черноту, здесь изображена надежда.
Анджей с минуту смотрит на нее, пытаясь понять, шутит она, или всерьез так думает, потом задает вопрос:
5
Лулу импровизирует на тему «Маленького Принца» А. Де-Сент-Экзюпери
– Лулу, а ты сама счастлива здесь?
– Конечно, – она пожимает плечами. – И ты тоже будешь здесь счастлив, вот увидишь!
Он грустно усмехается. Но, похоже, на это психологу ответить нечего.
Вымарка #4
В доме плохая звукоизоляция. Когда они снимали квартиру, не обратили на это внимания. А потом оказалось, что весь подъезд слышит, как Робин играет на рояле. Зато с соседями им повезло: они не только никогда не жалуются на шум, но еще и хвалят пианистку, а Гретхен даже выключает радио, чтобы послушать музыку. Но в последнее время Робин все реже и реже садится за инструмент. Вот почему сейчас мужчина стоит на площадке первого этажа, привалившись к перилам, и чувствует острую боль в груди – «Октябрь» Петра Чайковского застал его врасплох.