Когда придет Большая Черепаха
Шрифт:
Мужчина в последние дни почти ночует на работе и не знает последних новостей. Но ему не нужно быть аналитиком, чтобы понять: этих людей забирают на войну. И тогда он впервые с того дня, как по телевизору объявили о начале акции сопротивления, позволяет себе произнести это слово хотя бы про себя. Он же сам говорил Робин: «Война – это когда людей забирают на фронт…». Власти обещали, что до мобилизации дело никогда не дойдет, а теперь вот оно, уже в его собственном дворе… Да что там, во дворе! Вон же его сосед по лестничной клетке, а этот – с третьего этажа, любитель электронной музыки по воскресеньям. А тот качок, когда выпивал, часто рассказывал
Он заходит в подъезд, поднимается на свой этаж, открывает дверь ключом. Ключ он сделал в тот день, когда они начали жить вместе, но все равно звонил в дверь, ведь так приятно знать, что дома ждет любимая женщина! От этой привычки пришлось отказаться, чтобы не будить жену зря. В последнее время ее одолевает жуткая сонливость, и Робин спит чуть ли не по двадцать часов в сутки. Но на девятом месяце это абсолютно нормально. Да и лучше даже: больше спит – меньше новостей смотрит. А новости теперь тошнотворно позитивные, одни успехи, и никаких потерь, хотя всем ясно, что не бывает войн без крови.
Однако сегодня Робин бодрствует. Муж находит ее в кухне, у окна. Конечно, она слышала, как он вошел, но не пошла встречать. Стоит, опершись на подоконник, и смотрит во двор. Когда мужчина входит в кухню, скрипит половица, и Робин резко оборачивается. Невольно в памяти вспыхивает образ того июльского дня, когда она выглядела такой счастливой, и разница между той, прошлой Робин, и этой – пугающая. Бледная, с черными кругами под глазами, волосы тусклые, под платьем видны выпирающие ключицы. Токсикоз, которого ее супруг так боялся, не начался. Но она очень плохо ест, плохо спит, и даже когда проваливается в сон, ее преследуют кошмары, от которых женщина кричит так, что, наверное, все соседи слышат. Мужчина боится: они вызовут полицию, решив, будто он, садист, избивает беременную супругу.
По лицу Робин катятся слезы.
– Ты и теперь будешь говорить, что это не война? – спрашивает она вместо приветствия, шмыгнув носом.
– Нет, – спокойно отвечает он, – не буду. Это война, Роб. Самая настоящая война.
Он подходит к ней и обнимает, ее слезы капают на рубашку, оставляя мокрые пятна. Робин дрожит, и он так хочет защитить свою любимую от всего этого кошмара! Просто взять ее в охапку и уехать, сбежать в джунгли Амазонии или в глухую деревню, где нет ни электричества, ни воды, ни связи. Но все это бесплодные фантазии, потому что: а) участники «Проекта-144» дали подписку о невыезде в ближайшие пять лет, б) весь мир оказался втянут в конфликт, и никому сейчас не нужны лишние рты, и в) Робин скоро рожать, остались считанные недели. И если на первый пункт он бы сейчас с легкостью наплевал, добиться политического убежища хоть где-нибудь еще как-то смог бы, то с третьим ничего не поделать. Он не может тащить в неизвестность глубоко беременную жену. Ей нужны покой, еда, витамины, медицинская помощь, в конце концов.
– У Гретхен сегодня забрали сына. Ему восемнадцать на прошлой неделе только исполнилось, ты представляешь? – всхлипывая, говорит Робин. – Она так кричала, у меня чуть сердце не остановилось! Это ведь ее единственный ребенок, первого она уже похоронила!
– Я знаю, милая, знаю, – ласково говорит он, поглаживая ее по спине. – Мне очень жаль Гретхен, правда. Но я за тебя больше волнуюсь.
Жена поднимает голову и смотрит на него снизу вверх.
– Мне сегодня приснилось, что они за тобой пришли. Позвонили в дверь и…
– Этого не будет, – решительно говорит он.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что мне так сказали. Да, сегодня позвонил человек, куратор проекта, и сказал, что если вдруг за мной придут по какой-то дурацкой ошибке, сразу звонить ему. Потому что я нужен своей стране, и участников «Проекта-144» на войну забирать запрещено.
– Это правда? – спрашивает Робин с надеждой. Ее пальцы сминают ткань рубашки, когда она вцепляется в плечо мужа. – Ты ведь не обманываешь меня, чтобы просто успокоить?
– Разумеется, правда, – невозмутимо говорит он. – Именно так он и сказал. Это проект приоритетной важности. Участников собирали целых десять лет, и вовсе не для того, чтобы нас перестреляли, как собак. Возможно, конечно, уже знали, что Город Будущего мы будем строить после войны, но… это не важно. Сейчас – не важно. Так что выбрось из головы, ладно?
Робин облегченно выдыхает:
– Слава Богу! Как хорошо, что ты попал в этот проект!
Мужчина держит жену в объятиях до тех пор, пока она не успокаивается окончательно. Потом ему удается уговорить ее поесть нормально, и он быстро готовит простенький ужин, пока Робин дремлет в гостиной перед телевизором. Он предусмотрительно включил тот канал, по которому крутят всякие старые фильмы, любовные мелодрамы и комедии, и никаких новостей. За ужином они не говорят о войне. Робин выглядит уже получше, даже шутит, щеки немного порозовели, и ночь проходит на редкость спокойно.
Правда, ему так и не удается уснуть. Чутко прислушиваясь к дыханию любимой, мужчина думает о том, что не сказал всей правды. Нет, он не лгал, когда говорил, что его не будут забирать на войну. На войну – точно не будут, но была в этом коротком разговоре с куратором одна фраза. Сказал он следующее: «Вы должны оставаться дома до особого распоряжения». Собеседник не стал ничего пояснять, попрощался и повесил трубку.
Мужчина догадывается, о чем шла речь. Но Робин не стоит знать. Пусть спит. Кто знает, сколько еще спокойных ночей им осталось?..
Сцена 4. Урок гуманизма
Анджей справляет малую нужду. В санитарной комнате он один. Хотя все относительно, ведь санитарная комната – это не только отхожие места, но и прачечная, и душевая, и там сейчас работает персонал. Строго говоря, это целый блок. Так что, пожалуй, народу вокруг достаточно. Тем не менее, мужской туалет пуст, и когда, грубо толкнув дверь, в помещение входят трое крепких ребят, рассредоточившись за спиной у Анджея так, чтобы не дать ему возможности сбежать, он не думает, как сказочно им повезло, что они тут одни. Эта троица давно за ним наблюдает.
Они молчат и ничего не предпринимают. Правильно – потому что не бить его пришли. Пока – не бить. Так что он спокойно заканчивает свои дела, застегивает ширинку и нарочито медленно поворачивается к зрителям. Тот, что стоял прямо у него за спиной – высокий блондин с кривой челкой, они примерно одного роста, но у этого типа плечи шире и комплекция внушительнее. Глаза водянистые, кожа бледная, в правое ухо вставлен настоящий гвоздь. На лбу – три косых шрама, и у двух других на роже точно такие же, но те двое пострашнее. Нет, не в том смысле, что выглядят угрожающе, просто реально – уроды. Один скалится «волчьей пастью», у второго – то ли парез лицевого нерва, то ли на самом деле морда такая кривая.