Когда приходит ответ
Шрифт:
Выписав на доске ряды уравнений, он поднимал назидательно указательный палец, измазанный мелом.
Как очевидно… — произносил он и делал скачок мыслей, далеко не для всех очевидный.
Отсюда имеем… — произносил он и писал одно выражение за другим, предоставляя догадываться, каким образом «имеем».
Очень просто! — любил он повторять, хотя от этой простоты у многих из его слушателей начинали кружить в голове «вихревые токи».
Манера чтения, похожая на отдачу распоряжений. Аудитория, в свою очередь, пыталась взять реванш. Едва он заканчивал,
— У меня вопрос!
Вопросы были самые неожиданные, непредвиденные, возникавшие непонятно по какой логике.
А почему там в формуле знак плюс? (Равносильно тому, что спросить: а почему дважды два — четыре?)
А как это объяснить с точки зрения современной электронной теории?
(Как объяснить, когда тут электронная теория вовсе ни при чем!)
— А могут ли напряжения столкнуться друг с другом? (Дураки лбами могут столкнуться!)
И все в таком роде. С невинным видом и взором полного доверия. Особенно отличалась одна девица, сидевшая в первом ряду. Курчавенькая такая, недурная собой, с темными озорными глазами. «Т. Белковская» — по списку. Она почти всегда запевала с одной и той же фразы:
— Я не понимаю… — таким тоном, будто он уже заранее виноват в том, что она не понимает.
В первый день его спас звонок, возгласивший, что все могут вскочить, забывая о собственных вопросах, а он — быстро ретироваться под успокоительную фразу: «В следующий раз…»
В следующий раз опять разыгралось то же. Его брали в кольцо вопросов, и тридцать пар настороженных, насмешливых глаз ждали с веселым замиранием. Как он ответит?
Что поделаешь? — признался декан. — Каждый студент вправе спросить, если он не понимает.
А что преподаватель? Ничего не вправе? — раздраженно спросил Мартьянов.
Почему же. Если сумеете… Ваш предшественник не сумел. Видите ли, я убедился: преподавать — это не только знать свой предмет, необходимо еще кое-что…
— А-а, спасибо! — протянул Мартьянов.
«Кое-что еще? — повторил он, выходя из кабинета декана. — Хорошо, попробуем!»
Началось опять с Тамары Белковской:
— Я не понимаю…
И карусель завертелась.
Мартьянов молчал, не обращая внимания на вопросы других. В упор смотрел он на Белковскую, на эту вызывающе хорошенькую бесовскую мордочку, смотрел, будто глубоко обдумывая то, что она спросила. Смотрел до тех пор, пока в аудитории не наступила тишина.
— А вы сами-то отдаете себе отчет в том, что вы спрашиваете? — сказал он наконец.
— Подумаешь, а что такого! — тряхнула она стрижкой.
— А то, что ваш вопрос нелепый, бессмысленный! — зазвенел его голос.
Мартьянов схватился опять за мелок и принялся самым серьезным образом разбирать, анализировать слова Белковской, брошенные так себе, на ветер. Несуразное допущение, мысль шиворот-навыворот… Хотя доказывать чужую нелепицу бывает гораздо труднее, чем что-нибудь дельное. Ну, что бы существовали формулы, по которым можно было бы сразу, без долгих слов вывести: глупо или неглупо! И все-таки Мартьянов не поленился,
— Куриная логика! — бросил он в заключение.
По аудитории прокатился смешок. Белковская вспыхнула, почувствовав, что она уже не герой положения.
— Прошу помнить, — произнес Мартьянов, стряхивая мел с пиджака. — Я не собираюсь отвечать на такие вопросы, если их можно вообще назвать вопросами.
Оглядел ряды.
— Кто еще хотел спросить? Вы, кажется? — нацелился на одного из зачинщиков.
— Нет, я ничего… — пробормотал тот и уткнулся в тетрадь. Мартьянов как ни в чем не бывало продолжал занятие. Вот оно, кажется, то самое «кое-что еще», о чем говорил декан.
3
Деловой день Мартьянова складывался все более пестро. Утром после короткой гимнастики у себя за гардеробом и наскоро проглоченного завтрака, после обязательной пробежки рысцой вдоль набережной ради «разбега в жизнь», он приземлялся вместе со своим портфелем в Центрэнерго, туда, где в узкой, длинной полуподвальной комнате приютилась экспериментально-производственная группа. Группа автоматизации и телемеханизации энергосистем. Где еще могли вы встретить в то время такое? Первая ячейка. И возглавляет ее инженер Григорий Иванович Мартьянов.
Здесь, в тиши полуподвала, среди аккумуляторных батарей, измерительных приборов, выключателей и кнопок, среди проводов, катушек и наборов реле, перебегая от стола со схемами к столам с развороченными макетами, то с карандашом, то с отверткой или паяльником в руке, разгоряченный, без пиджака, с закатанными рукавами, проводил Мартьянов свои служебные часы, управляя работой по принципу «я все сам». Неизменный его помощник Вадим Карпенко да еще два монтажника, копошившиеся за перегородкой, — вот и вся группа, которой он призван руководить.
Но маленькая эта группа жила расчетами на большое — на то, что должно было открывать завтра новый день техники. Мартьянов рвался туда, в это новое, не признавая никаких отговорок, недоверчивых улыбок, осторожных выжиданий. «Наш пионер-барабанщик!» — перемигивались инженеры, когда Мартьянов уж очень распространялся на технических совещаниях Центрэнерго, беспрерывно требуя внимания к своей группе и беспрерывно склоняя: автоматика, телемеханика и обратно — телемеханика, автоматика. Завтрашний день не всегда получал предпочтение перед текучкой сегодня. А Мартьянов все равно и на следующий раз повторял то же.
Здесь, в полуподвале, были продуманы и проверены все переделки диспетчерского щита, разные варианты телемеханической связи. Здесь подвергались разбору новинки заграничные и выдумки собственные. Здесь на монтажных столах возникали и держали испытания разнообразные устройства для измерений на расстоянии, для сигнализации на расстоянии, для командования на расстоянии. Телемеханика совершала тут первые пробные шаги то в виде какой-нибудь схемы, вселяющей надежды, то в виде отставленного на полку макета, как надежд неоправдавшего.