Когда приходит Рождество
Шрифт:
Дженнифер села в кресло. Она обхватила кружку двумя руками и поднесла ее к подбородку, чтобы согреваться от тепла кофе в прохладной комнате.
– Мы переживали, что не сможем сохранить все в секрете. Ну, дети, сами понимаете.
– Она хорошо справилась. Но когда я ее увидел, меня вдруг осенило: все это как-то неправильно. А потом, ну не знаю. Для меня просто все встало на свои места. Я понял, что вы живы, что она участвует в вашем заговоре. Со мной такое случается, когда я думаю о событии под определенным углом. Все вдруг встало на свои места! Дело в моем складе ума – он у
Дженнифер потягивала губами пар от кофе, непрерывно наблюдая за Уинтером.
– А остальные что?
– Ну, я повстречал вашего друга Попова, – ответил Уинтер и оттянул воротник, чтобы продемонстрировать ей синяк на шее.
Дженнифер аж вздрогнула.
– Ой, простите… Попов!
– Я отплатил ему тем же, – продолжал он. – А пуля, которой он хотел пристрелить меня, попала в деревянную панель.
– Ой… Ой… Попов! – повторяла Дженнифер.
– Федералы вычеркнули его из отчетов, чтобы защитить. Но я пришел к выводу, что его имя как раз там, под черной краской. Вы не могли усыпить вашего охранника самостоятельно и сбежать с тех холмов. Вам нужен был сообщник. Он влюблен в вас. Думаю, вы это знаете.
– Бедный Попов! Понимаете, мы, русские, верили всему: царю, церкви, социалистам и капиталистам. Но затем дела наши стали совсем плохи, все разрушилось, и теперь нам не во что верить. Поэтому мы, как и Облонский, верим только в первобытную жестокость. Или же мы находим что-то истинное, вверяем этому душу. – Дженнифер указала на икону Богородицы на стене. – Но Попов… Бедный Попов! Он только нашел меня…
– Да. И когда я это понял… – Уинтер прервался, чтобы сделать глоток кофе. Его поразило то, как же все-таки хорошо было чувствовать тепло внутри в этот холодный декабрьский вечер. Это напомнило ему о том, как в детстве он пил горячий шоколад у Мии дома. – Когда я это понял, меня осенило, что он, судя по всему, прикрывает вас: оплачивает квартиру Брэндона Райта, следит за ней и все прочее. И тогда я понял: Трэвис убил Брэндона Райта, а не вас.
Дженнифер все еще прижимала к себе кружку и кивала. Взгляд у нее был печальный и рассеянный. В ее глазах Уинтер видел столько печали – в них была целая жизнь, наполненная страданиями и жестокостью.
– Я умоляла его, чтобы он не делал этого, – сказала она. – На колени перед ним падала, плакала, умоляла… Но я любила его. И сейчас люблю! А он был… Не знаю этого слова. Это можно увидеть в его взгляде…
– Неумолимый, – подсказал Уинтер. – Его было невозможно отговорить.
– Да, именно невозможно! А больше я и не могла ничего придумать. Пришлось выбирать. И я выбрала человека, которого люблю. И Лилу. Я выбрала Лилу. Думаете, я ужасный человек?
Уинтер лишь неопределенно махнул рукой.
– Да, – продолжала Дженнифер. – В конце я предстану перед судом Господа…
– Полагаю, Райт вас шантажировал. Поскольку он был маршалом, который подготовил для вас новую личность после побега, он был одним из тех трех или четырех человек, которые знали о том, что вы скрываетесь. И он вас шантажировал, угрожал, что расскажет Облонскому, где вы прячетесь.
– Не только меня. Других людей он тоже шантажировал. И так хвастался этим! Он был очень плохим человеком.
– Простите за нескромный вопрос, мисс Дин…
– Дженнифер.
– Дженнифер. Простите за нескромный вопрос, но он хотел от вас денег?
– О нет, – ответила она с грустной улыбкой. – У меня не было денег. На жизнь хватало, конечно. Но, думаю, другие люди, которых он шантажировал, были успешнее меня. Уверена, от них он хотел получить денег. От меня – нет.
Уинтер кивал. Получается так: Дженнифер сбежала от одного жалкого рабства и сразу же попала в другое. Она вырвалась из тюрьмы брака с Григорием, сыном Облонского, только чтобы увидеть, что вокруг нее смыкаются стены другого вынужденного распутства, которым заправляет федеральный маршал – человек, который вообще-то должен был ее защищать. Над Уинтером парил образ изуродованного лица Брэндона Райта, и он попытался от него избавиться.
– Поначалу я терпела, – сказала Дженнифер, всматриваясь в тени в глубине комнаты. – И знаете, вроде получается, когда приходится. Терпеть, в смысле. А я как представлю, что со мной мог сделать Облонский, если бы он нашел меня… Он очень подробно это описывал. Поэтому я терпела. Но Брэндону этого почему-то показалось мало. Он стал на меня злиться. И со временем стал очень жестоким.
– Конечно, – сказал Уинтер. – Вы же не принадлежали ему. Не по-настоящему. Не полностью, как он хотел.
– Да. Думаю, так все и было. Мне стало страшно, что однажды он меня просто убьет. Потому что я бы никогда не стала его. По-настоящему. Да.
– И вы снова сбежали. Предполагаю, именно ваш старый друг Попов и помог вам создать новую личность. Дженнифер Дин.
– Мы, русские, очень хороши, когда дело касается создания личности. Мы очень тщательно все продумываем. Почти так же хорошо, как правительство США.
– А затем вы приехали сюда. Вы пытались сохранить все в тайне. Но вам помешала любовь. Сначала к Лиле, а затем к Трэвису.
Кружка с кофе теперь была у ее губ, и когда она вздохнула, пар рассеялся. Уинтер хорошо видел ее взгляд – даже сейчас он был спокойным.
– Потом Брэндон Райт снова нашел вас, – продолжал Уинтер. – Видимо, он был одержим.
– Да, думаю, да. Одержим! А еще он был профессионалом своего дела. Выслеживать людей – вот вся его работа. Его этому обучали, и в этом он здорово преуспел. Сказал мне: куда бы я ни пошла, он везде найдет меня. Я ему верила.
– Он хотел вас вернуть, – предположил Уинтер.
– А вот теперь, как видите, я не могла все это выносить! Больше не могла. Теперь со мной был Трэвис. И Лила. Я просто не могла вернуться к нему.
– Конечно, не могли, – согласился Уинтер. В его голосе слышались нотки сочувствия, и он в самом деле ей сочувствовал. Это было лучшее, что он вообще мог ей предложить. Поэтому Уинтер не собирался рассказывать о том, что он думал о Брэндоне Райте, как и демонстрировать ей свой праведный гнев. Конечно, гнев закипал внутри, но сейчас не время для проявления чувств. В конце концов, они же говорят об убийстве!