Когда приходит Рождество
Шрифт:
Еще пару секунд после того, как она закончила говорить, Уинтер сидел, выпрямившись, и смотрел на нее с испуганным лицом. А затем он со свистом выдохнул.
– О чем вы сейчас думаете? – спросила Маргарет.
Еще пара секунд молчания.
И наконец Уинтер пробормотал:
– Получается, вот он – ответ…
– Извините, что?
– Одна деталь, с которой я не мог разобраться. Вот она. Вы только что мне ее подарили.
Маргарет покачала головой. Она все еще не понимала, о чем он говорит.
Уинтер указал на нее открытой ладонью, как будто этот жест должен
Он сказал:
– Теперь я понимаю, почему Трэвис Блэйк считал, что убийство сойдет ему с рук.
Уинтер вышел из кабинета терапевта и отправился прямиком в Свит-Хэйвен. Ехал он быстро. Ведь времени оставалось не так много. И когда здания столицы оказались далеко позади, перед ним раскинулось небо – злое, темное небо, предвещающее скорый снегопад.
Уинтер направлялся прямо в шторм. Он был в смятении. Эта женщина, его терапевт по имени Маргарет Уитакер, здорово его обеспокоила. То, как она заглянула ему в душу, вывернула ее наизнанку… Уинтер хотел убедить себя, что ему это не понравилось, что он должен отменить дальнейшие сессии. Но это ведь неправда. Ему очень понравилось. Да, это было болезненно, но он чувствовал, что это работает ради его же блага. Его меланхолия отступает. Его вина, стыд и желания, которые скрываются под грустью, наконец выходят на свет и смягчаются под его лучами. И если Маргарет Уитакер смогла увидеть, что у него внутри, кто он есть на самом деле, и при этом не вышвырнула его из кабинета во внешнюю тьму, значит, он не настолько отталкивающий, как он думал.
И теперь ее озарение, которым она поделилась с Уинтером, помогло ему собрать пазл. Теперь он знал всю правду о Трэвисе Блэйке.
Когда Уинтер подъехал к городку, было без пятнадцати три. У него оставалось еще пятнадцать минут. Он быстро ехал по главной улице – мимо замысловато украшенных витрин с вечнозелеными веточками, огнями и изображениями Санты, прямо как на рождественской открытке. Уинтер припарковался за полквартала от роскошных окружных офисов и здания суда. Остаток пути он прошел пешком, протискиваясь между покупателей в зимних пальто.
Пока Уинтер быстро шел по коридорам суда, он снова обратил внимание на то, что говорила ему Виктория: кажется, что военные здесь почти все. Полицейские в коридоре – это бывшие военные. То же касается и прокуроров, и офисных сотрудников. У них была прямая осанка бойцов, но в то же время двигались они легко. Уинтеру показалось, словно он вернулся на базу передового развертывания, где он временами останавливался, когда уезжал в другую страну.
Запыхавшийся, Уинтер ввалился в зал суда на втором этаже и все-таки успел: оставалось еще полчаса до слушания по вынесению приговора. Судя по всему, на слушании будет много народу. Люди уже усаживались на скамьи. Многие из них – солдаты. Одни были в военной форме, а другие – при полном параде с медалями на груди. Директор школы, Никола Этуотер, тоже была здесь. Она сидела впереди. Там же, рядом с ней, сидела молодая женщина со светлыми волосами. Уинтер предположил, что это, должно быть, Эстер – мама Гвен, подружки Лилы.
Когда
Уинтер подошел к ней и увидел, какой измученной была Виктория: ее привычно яркие глаза потускнели, на побледневших щеках ярко проявились веснушки. Тяжело видеть, что это невозможное дело высасывает из нее всю школьную жизнерадостность. Это дело встревожило ее инстинкты, но бросило вызов разуму.
Виктория опустила взгляд на его шею. Уинтер уже рассказывал ей про нападение Попова, но она впервые увидела синяки.
– Боже мой, Кэм…
– Да все нормально. Ничего.
– Ты так и не узнал, чего он хотел?
Уинтер не ответил. Не хотел врать. Поэтому он просто спросил:
– Трэвис все еще хочет меня видеть?
Виктория вздохнула.
– Он от этой идеи не в восторге, но не сказал “нет”. И еще, послушай: если сможешь, отговори его давать показания и выступать с последним словом. Меня он не послушает. А то будет еще хуже.
– Сомневаюсь, что смогу на него повлиять.
В ответ Виктория снова вздохнула. Тихонько постучала по массивной деревянной двери. Судебный пристав открыл ее с той стороны. Усатый мужчина со стрижкой под ежик тоже был старым солдатом. Он провел их по коридору к лифту, на котором они спустились к камерам.
Внизу было три камеры. Они располагались вдоль стены тускло освещенного коридора в подвале. Трэвис Блэйк находился в камере посередине. В двух других было пусто. Трэвис стоял посреди камеры – стоял он совершенно неподвижно, по стойке “смирно”, как подумал Уинтер. Он неотрывно смотрел на бледно-зеленую стену из шлакобетонных блоков, которая находилась в метре от него – даже меньше. Трэвис – мужчина большой, больше Уинтера, более мощный и накачанный. Это было видно даже несмотря на его свободный ярко-оранжевый комбинезон. В нем сохранялась его военная самодисциплина. Он был спокоен. Сосредоточен. В ожидании.
Когда пристав отпер клетку, Блэйк повернулся – но только головой, телом он все еще был повернут к стене. Сперва он взглянул на Викторию, своего адвоката. И уже потом на Уинтера. Они встретились взглядами.
Бороды у Блэйка не было, черные волосы коротко пострижены. Но его глаза были точно такими, как их описывали: блеклые, холодные, жестокие. Уинтеру сложно было представить, как это Дженнифер Дин заглянула в эти глаза и увидела в нем отца и возлюбленного. Ну, как-то же у нее это получилось!
Эти холодные глаза осмотрели Уинтера с головы до ног и на секунду остановились на его синяке. Блэйк ухмыльнулся.
– Они не сказали, что вы шпион, – начал Блэйк.
– Я профессор английской литературы, – сказал Уинтер.
Трэвис пожал плечами.
– Плевать.
Уинтер чуть улыбнулся. Он повернулся к Виктории. Ему не пришлось ни о чем просить. Они уже обо всем договорились. Виктория вышла, не сказав ни слова. Блэйк смотрел ей вслед до тех пор, пока пристав с лязгом не закрыл дверь.