Когда приходит Рождество
Шрифт:
Не скажу, что это разбило мне сердце. Но забыть этого я уж точно не смогу. Я вроде и продолжал жить дальше, ну, вы понимаете, как это бывает у подростков. В семнадцать у меня случился страстный роман, который захватил мой разум и определенные части моего тела. Но дело в том, что Шарлотта ушла не только из моей жизни, но из жизни любящей ее семьи – вот просто так, ни связи, ни объяснений. И это меня изменило. Это такая тихая травма, которая серьезно по тебе ударяет, потому что поначалу ты ее даже не ощущаешь, а вот потом приходит понимание, что травма все-таки есть, ведь она как-то на тебя влияет. Мое сердце превратилось в населенный призраками дом: там был призрак Шарлотты, призрак нашего поцелуя и ее выражения лица. С тех
Только на первом курсе университета я понял, что должен ее найти. К тому моменту мой страстный роман уже закончился, я ходил на короткие свидания. Временами они были приятные, но, когда я о них потом начинал размышлять, они меня больше угнетали. Я начал ощущать, что внутри меня что-то не так, что я не почувствую себя лучше, пока не увижу Шарлотту, пока не посмотрю ей в глаза и сам не пойму, будет ли исполнено обещание нашего поцелуя.
В декабре я ей написал, что собираюсь к ней в гости. Выбрал именно декабрь я по понятной причине: я надеялся, что смогу снова зажечь те чувства, какие были у нас в прежние годы в Рождество. Удивительно, что ответ я тогда получил, впервые получил от нее весточку. Она написала короткое сообщение: там был адрес, она приглашала меня на обед.
Подразумевалось, что это будет наша последняя встреча. А она обернулась ночным кошмаром! Нет, это не просто фигура речи, а настоящий ужас. Я даже иногда задумываюсь: а было ли это в реальности? Так вышло, что я простудился за несколько дней до нашей встречи, и когда я уже приехал, меня немного лихорадило. Я принял лекарства, надеясь, что они помогут мне собраться с мыслями, но стало только хуже. К вечеру мир казался мне каким-то чужим, далеким и непонятным. Когда люди говорили, их голоса были для меня приглушенными, словно они находятся в другой комнате. Их лица проплывали передо мной, точно во сне. Мне все было как-то непонятно и удивительно.
Шарлотта больше не жила в студенческом городке. Она переехала в город неподалеку. Жила в ряду похожих один на другой домов. Они аккуратные, обшитые вагонкой, с крыльцом, островерхой крышей и небольшой полоской газона перед входом. Когда-то это все выглядело чудесно, но время подобных жилищ уже прошло.
Помню: темно, я паркуюсь, выхожу в ужасный холод. Снегопад, снег лежит на траве. Мое сердце бешено колотится, пока я поднимаюсь по лестнице. Стучу в дверь и жду, сжимая бутылку вина – подарок, который я притащил к столу. Помню, как жмурюсь, пытаясь привести мысли в порядок и обрести хоть какую-то ясность, ведь я принял лекарства.
И вот я открываю глаза, а там стоит она – прямо передо мной. Моя прежняя Шарлотта, хоть уже и не та. Она покрасила свои светлые волосы в черный, и теперь они не были заплетены в косу, как раньше – они обрамляли ее изумительное лицо и были такие лохматые, что она стала похожа на безумную цыганку. Она больше не напоминала фарфоровую статуэтку. И одета она была совсем иначе, не как маленькая аккуратненькая дрезденская домохозяйка. Теперь она была вычурно современной: без лифчика, в черной футболке и блеклых джинсах с прорезью на одном колене.
С первой секунды мне показалось, что она какая-то обеспокоенная, но мысли у меня были в тумане из-за температуры, поэтому я не совсем понимал, реальность ли это или просто мое странное восприятие. Ну померещилось, может. Она быстро схватила меня за плечо, ринулась вперед и чмокнула меня в щеку. Затем она как-то странно и звонко рассмеялась.
– Только погляди, какой ты стал большой! Какой взрослый мальчик.
Она развивала дальше эту тему, пока мы шли в основной зал. Говорила о том,
Она продолжала говорить об этом, когда наливала мне бокал вина, когда мы сидели рядом на стареньком продавленном диване в гостиной, когда мы пили, а я смотрел ей в глаза, пытаясь найти в ней ту девушку, которую когда-то любил.
С каждым глотком вина мир вокруг меня становился более странным и расплывчатым. Предметы вокруг закрутились в какой-то импрессионистский вихрь. Обеденный стол, свечи, три накрытых места. Дешевая старая мебель. Ни одного рождественского украшения. Ни одного. Только плакаты на стенах да картины с выставок – и все такие мрачные, пугающие, жестокие, но удивительно реалистичные. Лев вгрызается в спину лошади с дикими глазами. Смерть сидит на постели девы, и это похоже на насмешку над Благовещением. Рыцарь в долине, кишащей монстрами. Образы, кажется, напали на мои чувства, точно безумец, который выкрикивает мне в лицо свои бредни. И пока Шарлотта все болтала и болтала без умолку: “Помню, как ты сиял, когда открывал ту миленькую маленькую игру в бейсбол!” Я спрашивал себя: “Почему тут накрыто три места? Почему три?”
Вскоре явился ответ. Не знаю точно, сколько мы просидели, но, наверное, немного – минут пятнадцать. Я выпил примерно половину бокала, и этого оказалось достаточно, чтобы вино перемешалось с лекарствами и вся эта картина – комната, плакаты, эта странная новая Шарлотта с цыганской прической, звонким смехом и безудержной болтовней – превратилась для меня в нечто фантасмагоричное.
И вдруг я услышал, как открылась входная дверь.
Шарлотта вскочила и вскрикнула:
– О! Эдди пришел!
То, как она это сказала – или я просто так услышал, – было похоже на дикий, ликующий вопль какой-то горной ведьмы, которая только что вызывала из-под земли демона.
– Эдди пришел!
Вдобавок ко всему я услышал скрежетание когтей, а когда, покачиваясь, встал с дивана, чтобы поприветствовать этого черт знает кого, в комнату ворвались два добермана размером с автомобиль.
Как только они меня заметили, тут же издали гортанный вой и залаяли. Они кинулись ко мне, и я отшатнулся в диком ужасе. Они загнали меня к стене. И я замер на месте, пока они пускали слюни, рычали, скалились, жадно осматривая меня своими злющими глазами.
А затем пришел Эдди.
Он был маленький, где-то под метр семьдесят ростом. И это в его тридцать лет. Сложен он был странно. Ноги худые, а бедра в два раза шире, поэтому он ходил вразвалочку. Широченные плечи и гигантские, мощные руки, почти как у чудовища. Он показался мне до того странным, что, возможно, при обычных обстоятельствах я бы посочувствовал ему, разделил бы его чувства. Может, дело как раз в температуре и ревности, из-за которых я тут же к нему охладел. Но я так не думаю. Что-то в нем было такое… Что-то было в его злобных глазах, которыми он смотрел из-под редеющих развевающихся светлых волос, в его слишком радостной улыбке. Я был как в тумане, и его вид мне напомнил иллюстрацию в моей детской немецкой книжке со сказками: злобный тролль, который ухмыляется в глубине леса.