Когда прошлое становится будущим. Машина времени
Шрифт:
Непосредственно Клеменц столкнулся с этим феноменом в 1987 году, когда проводил одну рискованную операцию и позарез нуждался в некоторых фактах. Хане, который тогда выглядел, как юноша, несмотря на то что по документам ему было уже почти 120 лет, мало чем сумел помочь Ральфу, но сообщил ему, что через два-три года Берлинская стена рухнет, ФРГ присоединит к себе Восточную Германию, а коммунизм будет предан поруганию и оплевыванию. Поскольку было известно, что Хане в таких прогнозах практически никогда не ошибается, Ральф потихоньку принял меры к тому, чтобы быстро улизнуть, когда дело запахнет жареным. В том, что западные спецслужбы будут за ним охотиться, он не сомневался —
Предсказание Хане сбылось. В 1990 году ГДР не стало, а Клеменц ударился в бега. Куда делся Хане, до сих пор неизвестно, неразрешенной осталась и его загадка.
Путь в Аргентину
— И что, не было даже никаких версий о том, почему такое могло произойти? — спросил я Ральфа после того, как он закончил свою историю.
— Предположения-то были, только они противоречили законам исторического материализма, — раздраженно отозвался Клеменц. — Бывают, понимаешь, такие люди, которые считают, что исторический материализм — это то, что есть в школьной программе, а чего в ней нет, уже антинаучно. Из-за таких вот бюрократов…
— А что за предположения? — не слишком вежливо перебил я Ральфа.
— Перебивать старших есть величайшее неуважение, — назидательно произнес Клеменц. — и этот человек еще хотел заниматься подготовкой наших журналистов!
— Кубинских — это уже «наших»? — изумился я.
— Да, это моя новая родина, и вряд ли я отсюда куда-нибудь уеду, — ответил мой собеседник. — Но давай ближе к делу — тебя ведь больше интересует Хане, не так ли? Так вот, было предположение, что он движется по оси времени навстречу нам. Так сказать, из будущего в прошлое. В смысле, из нашего будущего, которое для него — прошлое, в наше же прошлое, которое для него — будущее. Поэтому он и помнит все, что, по нашим меркам, будет, и не помнит то, что уже было. Поэтому он и молодеет, вместо того чтобы стареть…
— А такое возможно? — искренне удивился я.
— Ну… — Ральф задумался, — ручаться, конечно, не буду… Ты когда-нибудь слышал о контратайме?
Я отрицательно покачал головой.
— В общем, я сам в этом не очень-то разбираюсь, — признался Клеменц. — Суть в том, что есть гипотеза, согласно которой в других галактиках время течет не так, как у нас, а навстречу нашему. Гипотеза вполне научная, к фантастике никакого отношения не имеет.
— И именно это и происходило с Хане? — торопливо спросил я.
— Не-а, не совсем, — покачал головой Ральф. — Ты знаешь, что такое контратайм? Это что-то вроде кинопленки, прокрученной задом наперед. Человек идет пятками назад, еда вываливается у него изо рта, чистая посуда после мытья становится грязной… Так это выглядит для обычного человека. Но Хане был вполне нормальным. Он жил как все, ел как все и ходил как все. Отсюда есть вторая версия…
Ральф помолчал, пригубив рома.
— Какой-то нацистский эксперимент. Сам знаешь, они и сверхлюдей пытались создать… В общем, может, Хане — из таких? Ввели ему какой-нибудь состав, заставляющий организм омолаживаться. Побочный эффект — пророческий дар. Ну или наоборот, как угодно. Правда, медицинские обследования ровным счетом никаких отклонений — включая генетические — у него не нашли…
— А такие эксперименты ставились? — спросил я.
— Почем я знаю? — отозвался Клеменц. — Я озвучил тебе версии. Обе вызывают много вопросов и возражений, но других просто нет. А по поводу экспериментов «Аненэрбе»… ты и без меня знаешь, куда податься и кого спросить.
Естественно, я знал, о ком идет речь — о Гансе-Ульрихе фон Кранце. С Кранцем мы познакомились совсем недавно, но уже успели оказать друг другу немало услуг. Он неизменно консультировал меня по вопросам, связанным с нацистами, я — по всем проблемам, которые интересовали его и в которых я мог ему помочь. Сам Кранц — сын эсэсовца, бежавшего после войны в Аргентину и хранившего немало жутких тайн Третьего рейха. Со временем Гансу-Ульриху надоело быть преуспевающим бизнесменом, каковым он являлся большую часть своей сознательной жизни, и он решил разгадать все тайны, которые хранил его покойный батюшка. И надо сказать, весьма преуспел в этом вопросе…
Откуда знали друг друга Кранц и Клеменц, мне так и не удалось выяснить. Оба, словно сговорившись, уходили от ответа. Впрочем, мне это было не так уж важно. Важнее другое — Кранц действительно прекрасно разбирался в тайнах Третьего рейха. Значит, далее мой путь лежал к нему. Вот только стоило ли мне покидать Остров свободы? Или надо было еще немного отсидеться? Клеменц склонялся ко второму варианту — по крайней мере, пока я физически не приду в норму. Он же — по своим каналам — узнал, что с моими друзьями в Париже все нормально. Их, похоже, держали под наблюдением, но не трогали. Может, преследователи действительно потеряли мой след? Найти меня после того, как я приземлился в Гаване, действительно было практически невозможно.
Несколько дней подряд я гулял и отдыхал, стараясь поменьше думать о делах. Пока что у меня было слишком мало информации для того, чтобы прийти к каким-то более или менее обоснованным выводам. Где-то через неделю, вернувшись после продолжительной прогулки в домик Клеменца, я обнаружил его рассматривающим какую-то небольшую книжку.
— А, вот и ты, турист! — не слишком любезно обратился он ко мне. — Возьми, это тебе.
С этими словами он протянул книжицу мне. Я взял ее в руки. Черт возьми, так это же паспорт! Причем аргентинский. С первой же странички смотрела моя физиономия. Звали меня теперь Аурелиано Сендеро — надо будет выучить, черт побери. Физиономия у меня довольно смуглая, так что за латиноамериканца я сойду легко. Язык… что ж, буду держать его за зубами, а для повседневного общения словарный запас у меня вполне достаточен. Я пролистал паспорт — в нем оказалось несколько действующих виз, в том числе и шенгенская. Я поднял глаза на Ральфа.
— Подарок от Кранца, — ухмыльнулся он. — Откуда и как вся эта роскошь, не спрашивай. Вернее, спроси его самого, если хочется. А у меня для тебя еще один подарочек…
И Клеменц протянул мне бумажку, на которой стояла серия цифр.
— Не потеряй, — прокомментировал он. — Это — номер счета в «Сосьете женераль». Открыт на предъявителя, еще во времена ГДР. Насколько я знаю, ни разу не использован. Сумма там небольшая, предназначалась на крайняк для наших агентов, но проценты за двадцать лет накапали порядочные. У тебя ведь, как я понимаю, наличности немного, а картами твоими лучше не пользоваться — засекут. С этим счетом вы, сеньор Аурелиано, хоть какое-то время сохраните инкогнито.
На следующий день я вылетел в Аргентину. Одно надежное убежище предстояло променять на другое…
Вопреки всем моим опасениям путешествие прошло без осложнений. То ли мои враги потеряли меня из виду, то ли по каким-то причинам предпочитали держаться на порядочном расстоянии. Но в безопасности я ощутил себя только тогда, когда плюхнулся на пассажирское сиденье «мерседеса», на котором Кранц встретил меня в аэропорту.