Когда сгнил придорожный камень...
Шрифт:
Звезднокожий даже не шевельнулся, а спутники его придвинулись к нему поближе.
— Пой, Бродяга, пой.
Бродяга, жилистый старик, вскочил и, хромая, отошел в сторону. Остановился. Медленно, подняв глаза к небу, осел на колени и запел жалостным зовущим плачем:
— О, Небо!О, Деус Брамос!Приди. Приди ко мне.Приди к моим несчастным друзьям.Ибо сгнил давно придорожный камень.Ибо я одинок.И они одиноки.И все одиноки на этой Земле.И я смотрю на звезды.И вижу прошлое.Этот луч, упавший ко мне на— Как ты сказал — так будет, — промолвил за Звезднокожего старик Дуб в ответ песне.
— Нам нужно твое слово, Брамос, или кто ты там, — сурово произнес Подонок.
Звезднокожий промолчал, а в защиту его вдруг поднялся жандарм Кирпич. Он схватил за плечи Подонка и зарычал:
— Погоди у меня, Подонок, постой! Не рвись! не пущу. Ты арестован именем Брамоса. Тысяча монет. Хо-хо!
Мерзавчики опешили. Подонок, сотню раз попадавший в безнадежные, казалось, ситуации, и лихо, нахально, весело выбиравшийся из них, оказался прикованным к жандарму — рука к руке.
Гордость его — охотничий нож, сразивший не одного Хозяйского холуя — Кирпич ловко извлек из сапога Подонка и самодовольно произнес:
— А говорили — тебя силой не взять! Хо-хо…
Подонок загнанно рванулся в сторону, но наручник, недавно снятый со Звезднокожего, теперь крепко держал его запястье.
— Мерзавчики, на помощь! — процедил сквозь зубы Подонок.
Но мерзавчики не сдвинулись с места, а из кустов решительно вышли те, кто преследовал Звезднокожего всю ночь от самого постоялого двора — кто безусый, а кто уже и женатый — молодые, белозубые, крепкие — краса и гордость Крысиной Норы.
— Ну, мерзавчики, за дело, — зло приказал. Подонок.
Мерзавчики колебались.
— Подонок, прости, пожалуйста, он ведь Брамос, а с ним старик Дуб, — робко сказал один. — Я не могу.
— Боитесь?! Их больше?! — прошипел Подонок. — А вы ведь и в самом деле мерзавчики, даже на мерзавцев не тянете. Трусы поганые. Ну, ты, жирная морда, Кирпич, веди меня, веди, лучше подохнуть, чем с таким дерьмом дело иметь.
Звезднокожий улыбнулся.
— Слушай, Кирпич, брось, отпусти его, — попросил Угорь. — Зачем тебе тысяча монет? Ты и так имеешь всё, что хочешь.
— Не все, — проворчал Кирпич, подумав о дорого стоивших сержантских погонах. — Он ведь убьет Брамоса!
— Смерти нет, — напомнил старик Дуб, — отпусти его.
— Отпусти, — передразнил лесного духа Ужас. — Смерти-то ведь нет.
— Ладно, только нож я ему не отдам… — недовольно бурча, Кирпич освободил Подонка, тот стремглав отпрыгнул на безопасное расстояние.
Мерзавчики повеселели.
— Я же сказал, что выберется, — прошептал Хромой Бродяга. — Он такой…
— Эй, вы, трусы, вам есть дело до Деуса, которого защищают жандармы? — нахально и громко поинтересовался Подонок. — Кто хочет, так и быть, пусть идет за мной. Потом разберусь. А ты, Брамос, ты берегись, берегись меня. — И, не оглядываясь, словно и не думая вовсе о том, остались ли среди мерзавчиков верные ему люди, он решительно двинулся в лес. Мерзавчики цепочкой потянулись за ним…
А черная туча то ли кашлянула, то ли едва сдержала смех — небо громыхнуло и замолкло.
Лист 11
Перед костром плотной дружной стеной стояли Крысонориные парни.
— Позволь нам прводить сас дальше, — попросил Звезднокожего самый юный из них — по имени Мальчик.
Звезднокожий согласно кивнул головой.
— Прости, что мы таились от тебя. Мы боялись, что ты не возьмешь нас с собой.
Звезднокожий кивнул еще раз.
— Деус Брамос, — можно тебя спросить?.. — парни, почувствовав себя уверенней, расселись вокруг костра. — Деус Брамос, прости нас за нашу наглость, но мы не понимаем тебя. Не понимаем, зачем ты сотворил этот мир? Чтобы мы страдали? Или чтобы мы пришли в рай? Но стоит ли рай страдания?
Звезднокожий молчал.
— Мальчик, ты сам ответил на все вопросы, — грустно произнес старик Дуб.
— Не понимаю.
— Вопрос всегда важнее ответа.
— Не понимаю.
— На любовй вопрос ответ придет — рано ли, поздно ли. Но если нет вопроса — не будет ответа. Брамос пришел потому, что вы его искали. И многие другие тоже. Большинство из корысти. Но вы — ради истины, которую вы не знаете. И потому, что существуете вы, задающие вопросы, пришел он — который сам по себе ответ на все вопросы… А вообще-то его не существует — вот он и молчит. Но секунда его молчания дороже всего богатства Хозяина. Для тех, кто хочет понять. Давно, когда праматерь Земля породила первых людей, они, боясь природы, искали Посредника с ней. И он пришел, но его не поняли. Не поняли, что его не должно быть. Поэтому он и вернулся. И привел меня к вам, чтобы я объяснил.
— Почтенный старик Дуб, — с уважением спросил Мальчик. — Почему же он сам не сказал вам всего этого?
— Чтобы вы не искали больше посредников, — ответил старик Дуб, — Придорожный камень сгнил. Но вы, ребятки, еще на перепутье. Вам опасно свернуть по неопытности на ту тропу, где ждет вас вот этот… — старец указал на Ужас. — Когда бы Брамос заговорил, вы написали бы новую Книгу, потому что смотрели бы на слово, а не в слово. Вот и всё, что мне нужно было ответить на ваши вопросы, ребятки…
Напряглась-громыхнула свинцовая туча. Ужас вскочил с места и радостно запрыгал вокруг костра. Его черная тень побежала по лицам сидящих. Издалека донесся приближающийся собачий лай.
Угорь вздрогнул, жандарм торопливо перекрестился правой рукой, нащупывая левой амулет. Колоколец обнял Звезднокожего, надеясь умереть вместе с ним. Крысонориные парни выхватили из-за голенищ сапог ножи, сильные, смелые, ловкие, — однако ж дрожь пробежала по их ногам.
— Не надо, — сказал старик Дуб. — Смерти нет. — он встал и пошел навстречу надвигающейся хозяйской своре гончих псов. Никто не успел остановить его.
Ужас дико захохотал, вытанцовывая дьявольские пируэты и прыгая через костер, разойдясь, наглея, щелкнул Мальчика по носу. Поцеловал Угря, брезгливо отпрянувшего. Подпрыгнул к обнявшимся Звезднокожему и Колокольцу.
Неожиданно свора вылетела на поляну и черным бесформенным комком обволокла старика Дуба. Крысонориные парни ринулись ему на помощь.
— Смерти нет, — раздался голос лесного духа. И они остановились. Свирепые голодные псы, ласкаясь, лизали руки и ноги старца.
— Учитесь не бояться, — сказал старец. — Ведь смерти нет!