Когда сливаются реки
Шрифт:
Но осматривать город не было времени, надо было подумать о ночлеге. Когда подошел автобус, он сел и решил ехать на Комаровку; там находилось общежитие института, где Алесь собирался переночевать.
Вскоре он стоял возле красного кирпичного дома в тихом переулке. Сколько воспоминаний сразу нахлынуло на него! Дом этот был близок его сердцу, и ему не терпелось побыстрее очутиться внутри этого здания, где он провел пять лет своей жизни и незаметно перешел по узким коридорам из беззаботной юности к сложной жизни взрослого человека. В вестибюле на него дохнуло прохладой, которая всегда стоит летом в кирпичных зданиях. Гулко стучали шаги в пустом коридоре. Алесь подошел к закрытой двери в конце первого этажа и тихо постучал.
— Входите! — отозвался женский голос.
— Вечер добрый! — радостно поздоровался он с пожилой женщиной
Женщина поднялась из-за стола, на котором лежала раскрытая книга, и спокойно ответила:
— Добрый вечер, товарищ инженер! Доучиваться приехали, а? Ну что же, это хорошо, что не забываете нас, как-никак мы вам не чужие. Верно? — говорила тетя Маша, а сама уже включила чайник, стоявший на тумбочке.
Алесь смотрел на тетю Машу и радовался, что снова видит ее и слышит ее голос. Бывают такие люди, которые, кажется, и не выделяются ничем, а прирастают к душе и входят в жизнь и в память навсегда. Тетя Маша, одинокая пятидесятилетняя женщина, работала уборщицей в общежитии института со дня его основания. Ее простое, открытое лицо с множеством морщин и морщинок, особенно возле глаз, всегда было спокойным и приветливым. Сколько помнит Алесь, тетя Маша, одетая в черное просторное платье с белым воротником, никогда не сидела без дела. То ее видели со щеткой в вестибюле, то с мокрой тряпкой возле окон, то около большого бака, где всегда клокотал кипяток. Никто не слыхал, чтобы она повысила голос, обижалась или сердилась, и поэтому, словно бы узнавая в ней привычки и черты своих матерей, студенты глубоко уважали ее. Обида, нанесенная тете Маше, была бы воспринята как вызов всему коллективу общежития.
— Дела, к нам привели? — спрашивала тетя Маша, озабоченно. — Ну ладно, давай выпьем чайку.
И хотя Алесь пытался отнекиваться, она уже налила стаканы и пододвинула сахарницу. Алесь раскрыл свой чемоданчик и достал домашнюю колбасу и сало.
Алесь и тетя Маша долго сидели за чаем в тот вечер. Тетя Маша расспрашивала о работе, о том, что делается на селе, рассказывала о его товарищах по институту, которые время от времени заглядывают сюда. И на сердце Алеся было хорошо и спокойно, как бывает только дома. А затем тетя Маша привела его в ту самую комнату, где он прожил целых пять лет. Открыв ключом дверь и пропустив его вперед, она сказала с удовлетворением:
— Все как было, можешь ложиться на свою кровать. А пока — спокойной ночи!
— Спасибо, тетя Маша! — растроганно поблагодарил Алесь.
В комнате было всего пять кроватей. Алесь оглядел их поочередно и вспомнил своих приятелей. Где они теперь? Наверное, так же, как и он, живут новыми заботами и у каждого свои дела и хлопоты. Один из них, Витя Шаркевич, попал на волжскую стройку, и Алесь даже завидовал ему: «Вот где размах!»
Стены были равнодушны к мыслям Алеся, только из рамки портрета добрыми глазами по-прежнему смотрел сквозь очки Михаил Иванович Калинин. Алеся охватили воспоминания, и, хотя час был уже поздний, спать ему не хотелось. Когда затихли в конце коридора шаги тети Маши, он встал с кровати и начал ходить по комнате. Сквозь форточку повеяло теплым ветром, за стеклами окон, сливаясь в сплошном сиянии, рассыпались огни Минска. Алесь смотрел на эти огни города, который за пять лет стал для него родным, и приятная взволнованность наполняла его грудь.
По огням он узнавал местность — районы и улицы. Он читал эти огни так же, как астроном — звездное небо. Вот нашел он скопления, которые обозначают парк имени Горького — сколько раз бывал он там! Припомнилось, что не раз назначал там свидания девушкам. А что осталось от всего этого? Ничего. Мелькнуло лицо и той, с которой познакомился он на последнем майском параде. Она назвалась Лизой, сказала, что работает секретаршей. Попрощались. Уговорились встретиться. А когда надо было отправляться на свидание, полил дождь как из ведра... Вот и все. Не встретились и уже не искали друг друга. «Видно, этот дождь и остудил весь пыл!» — посмеивался тогда Алесь.
И сразу мысль перескочила к другому: всего несколько раз видел он Анежку, и она не выходит из головы. Сутки назад разговаривал с ней, а кажется, прошла целая вечность... «А что она думает обо мне? Ах, Анежка, Анежка!» И грустные глаза девушки возникали перед ним среди огней ночного города.
Так он и прошагал по комнате, простоял у окна почти до рассвета и, поспав всего часа три, пораньше вышел
Когда вышел на проспект, город сразу охватил его своей особой жизнью, полной ритма и энергии. По тротуарам шаркали метлами дворники, колхозницы спешили на рынок с бидонами молока и зеленью в корзинах, кое-где молодые матери уже везли детей в колясках, и тугощекие младенцы безмятежно смотрели в небо голубыми глазами и чмокали сосками. Прошумел шинами по асфальту троллейбус.
Алесь шел к Круглой площади и с новым обостренным чувством замечал, как много поднимается вокруг больших, многоэтажных каменных зданий и как испуганно смотрят на все это маленькие трухлявые домики, словно ожидая, когда их уберут. С поворота Долгобродской улицы открылась перед ним Новая площадь. Высокий обелиск в память героев Отечественной войны, увенчанный орденом Победы, горел в лучах раннего солнца. Когда Алесь уезжал, этот памятник был еще в лесах. И странное дело — на одно мгновение он поймал себя на том, что завидует тем, чьи подвиги увековечены в этом памятнике, а потом подумал, что это памятник и тем, кто остался в живых и строит город. Живые ставят памятники погибшим, даже не подозревая о том, что это памятники и самим себе!..
На улице все нарастало движение. Тротуары заполнялись служащими. По проспекту все чаще шуршали автобусы и троллейбусы, с легким свистом проносились машины.
«Скоро пора и мне», — решил Алесь и направился в столовую позавтракать.
В столовой было полно людей. Алесю пришлось долго ждать, пока официантка принесла закуску и чай. Он смотрел на незнакомые лица вокруг, наблюдал за снующими официантками и решал: «С чего начинать день, куда идти? В Белсельэлектро, к своему непосредственному начальству? Но возьмутся ли там решить вопрос быстро? Нет, пожалуй, надо начинать с самого верха — с Совета Министров...»
Он уже боялся опоздать или не попасть на прием и все поторапливал официантку.
— И откуда вы такие горячие приезжаете? — усмехнулась та.
И вот Алесь уже на площади Ленина. Десятиэтажный Дом правительства глядел на него бесчисленными окнами. Было самое начало рабочего дня, и Алеся закружило, словно в виру: вокруг расспросы, звонки, объяснения, торопливые потоки служащих и посетителей... Он знал многолюдство института и студенческих общежитий, но слабо представлял жизнь большого учреждения, где каждую минуту и секунду решаются человеческие судьбы и среди мелких дел — дела огромного, общегосударственного значения... Люди были здесь разные: вызванные по делам из районов и областей, просители, руководители крупных ведомств и предприятий с толстыми папками и портфелями. Колхозники сразу выделялись загорелыми лицами, просители — озабоченной суматошностью. Старенький дед с белым узелком в руках уважительно расспрашивал о чем-то дежурного, и Алесь вспомнил о Лайзане, который тоже в Риге бродит по учреждениям. Два лифта поднимали людей в верхние этажи здания. Все это движение казалось организованным заранее по определенному плану, и человеку, который попадал сюда впервые, было нелегко разобраться, куда идти и к кому именно обращаться.
Испытывал замешательство и Алесь. Несмотря на то что он долго жил в столице, теперь, когда окунулся в этот человеческий муравейник, его начала одолевать робость. «Видно, нелегко здесь будет добиться своего», — начал сомневаться он.
Но вышло как раз наоборот. Когда он обратился за разъяснением к дежурной и рассказал, кто он и по каким делам приехал, она позвонила в приемную, и помощник председателя Совета Министров сразу попросил его зайти. Поднявшись на второй этаж, Алесь очутился в большой комнате, где за столом уже сидели несколько человек, ожидавших вызова. На столе лежали газеты. Алесь развернул «Звезду». Сначала он внимательно пробегал убористые колонки текста, время от времени поглядывая на тяжелую, обитую кожей дверь кабинета, но затем чуть не вскочил — в маленькой заметке сообщалось, что латыши, литовцы и белорусы решили строить сообща станцию на озере Долгом и собираются назвать ее «Дружба народов». Он не помнил, чтобы кто-либо на сходке говорил о таком названии, может быть, его даже сам корреспондент придумал, но название ему понравилось. Что же касается заметки, то она несколько обидела его своей краткостью: как можно вот так, в несколько строк, сообщать о большом деле, которое должно изменить судьбу трех колхозов, судьбу многих самых разных людей?