Когда сливаются реки
Шрифт:
Навстречу шел Янка Никифорович. Он только развел руками.
— Ну и настроили!.. Завтра все обойду по порядку.
— И все пивные? — пошутил Рудак.
— И пивные... Только вот пить не придется, мы с Кузьмой на вахте стоять будем.
Удары молотка с небольшой площадки, расчищенной среди леса, привлекли их внимание. Когда подошли туда, увидели, что, стоя на верху длинной лестницы, Павлюк Ярошка прибивает над сценой приветственные плакаты на трех языках. Ярошка был так занят своей работой, что даже на приветствие буркнул что-то не очень членораздельное. А когда он закончил и спустился, все удивились его наряду: черные отглаженные брюки, на белой рубашке вместо галстука — бант.
— Для своей славы строишь? — кивнул Захар Рудак на сцену.
— Что вы! — замахал руками Ярошка. — Кончится моя слава, того и гляди сникнет, как та речка Диркстеле в Долгом...
— Что так печально?
— А вы знаете, кто здесь выступать будет? — спросил Ярошка.
— Уланова, что ли?
— Артисты из трех республик! Понятно?.. Очень я вас прошу, поддержите меня, земляки, — пусть послушают, как я «Буревестника» читаю...
— Да ты, брат Павлюк, не одного из них сам за пояс заткнешь! — не то в шутку, не то всерьез утешил его Алесь.
— Не смейтесь, товарищ Иванюта... Главное, образования мне не хватает, шлифовки таланта.
— Почему это ты в самокритику пустился?
— А что я, не вижу? Хотите, открою секрет? — И, словно боясь, что его подслушивают, вытянул длинную шею, прошептал с таинственным выражением: — В артисты ухожу!
— Что ты, Ярошка, елки зеленые! — будто и вправду испугавшись, проговорил Захар Рудак. — А кто у нас счетоводом будет?
— Об этом пусть председатель думает, — ответил Ярошка.
— Я же говорил, что поразбегутся у меня люди, — уже серьезно забеспокоился Захар Рудак. — Дорого мне обойдется эта стройка.
— Может, у него и вправду талант, — поддержал Павлюка Алесь, и на этом разговор окончился. Однако через несколько минут он возник снова, и причиной тому был Никифорович.
— Ну, скажу я вам, — возбужденно хлопнул ладонями он, — подходяще все выглядит... Конечно, с Ленинградом не сравнится, а почище другого районного центра.
— Ну, это уже ты чересчур! — не согласился Гаманек. — Это ты, можно сказать, перегнул не в ту сторону...
— Нет, Якуб Панасович, не перегнул! — уперся старик и попытался доказать это, но его перебил Захар Рудак.
— Э, брат, не одни мы строимся... — И, заметив возле столовой вороного жеребчика, воскликнул: — Поглядите-ка, никак наш Каспар прикатил!
Когда они подходили к столовой, к ним выбежала Восилене.
— А вы уже радовались, что навсегда избавились от меня? — посмеивалась она, здороваясь. — Нет, я вам еще и суп пересолю и крови попорчу!..
Впрочем, когда вслед за ней вышел Каспар, а потом выбежал Томас, вырвавшийся из рук Анежки, Восилене на миг оставила мужчин в покое и занялась мальчиком. Каспар, как всегда, спокойно и степенно поздоровался со всеми и хотел уже поговорить о делах, но в это время, отпустив мальчика, его перебила Восилене:
— Приехала вот, если надо, праздничную вечеринку вам устроить, хотя вы еще и не заслужили этого... И Анежку мне жаль. Ей погулять хочется, а вы ее у плиты держите! Правда, Анежка? — обняла Восилене свою молодую приятельницу. — Можешь гулять и сегодня и завтра, разве что на минутку забежишь помочь…
— Одним словом, поклон тебе от всех нас за твою доброту, — с улыбкой снял шапку Никифорович. — Эх, жаль, Каспар, выхватил ты у нас молодицу прямо из-под носа!
— Это он-то выхватил? — сощурилась Восилене. — Как сказать еще... Может, не он меня, а я его к себе привязала! — и посмотрела с улыбкой на Каспара, который, добродушно усмехаясь, дымил цигаркой.
— Ладно, разговорами сыт не будешь, — сказал Рудак. — Анежка, принимай гостей!
Восилене вошла первой в столовую, оглядев, похвалила Анежку. На окнах и столах стояли цветы, стены были убраны зелеными ветками. Все присели за стол, и на некоторое время установилась тишина. Через открытые окна виднелись здания станции и Дома агрикультуры. Странное чувство охватило всех этих таких разных и чем-то похожих друг на друга людей: никто из них не мог считать, что сделал для строительства самое главное, и каждый был доволен так, словно именно он сотворил все это своими собственными руками. С другой стороны, никто из них не мог, не посмел бы себя назвать хозяином станции, но в то же время каждый из них чувствовал здесь себя не гостем, а хозяином и сознавал ответственность за все, включая этот торжественный обед.
— Вы только посмотрите, кто приехал! — воскликнул Алесь, и все кинулись к дверям.
Почти тотчас же он вернулся и представил средних лет человека в коричневом костюме:
— Товарищ Лапо, начальник Белсельэлектро...
— О-о-о! И Борис Васильевич к нам! — приветствовал Березинца, вошедшего вместе с Лапо, Захар Рудак.
Березинец сел рядом с Алесем, поздоровался:
— Поздравляю... Риск вполне удался.
Алесь понял, что речь идет о перемычке, и с благодарностью кивнул головой.
— Значит, завтра пускаем? — спросил Лапо.
— Да... Отпразднуем так отпразднуем! — сказала Восилене. — Мы, пергалевцы, в хор даем сто человек...
— Не выхваляйся, ты не пергалевская, а эглайненская, — спокойно положил ей руку на плечо Каспар. — И в хор мы даем не сто, а сто пятьдесят человек...
— Споем так, что на сто верст слышно будет! — поддался общему настроению Алесь.
— А тебе, брат, недолго тут петь придется, — обратился к Алесю Лапо.
— Почему?
— А потому... В твоем положении долго на месте не засиживаются! Решили назначить тебя начальником новой стройки.
— Если так, я хотел бы на Волгу.
— А если поближе?
— Хочется мне, товарищ Лапо, в большом коллективе и под началом опытных людей поработать...
Лапо усмехнулся, побарабанил пальцами по столу.
— Правильно рассуждаете, товарищ Иванюта, хорошо, что голова не закружилась... Что ж, подавайте заявление, рассмотрим.
— Позвольте, а кто же у нас останется? — забеспокоился Гаманек.
— Мне товарищ Иванюта писал, что есть у вас такой человек...
— Я Никифоровича имел в виду, — быстро пояснил Алесь.