Когда сливаются реки
Шрифт:
— Я же сказал: в Долгое, а может быть, в «Пергале», — смущенно объяснил Каспар. — Тут дело такое, от которого многое зависит...
Заложив в бричку вороного, он покатил по долговской дороге. После дождя было свежо, чисто, зелень вокруг, где ее не коснулся град, заметно повеселела. Теперь Каспару и собственная беда не казалась такой большой. «Подумаешь, три гектара, — рассуждал он, — для такого колхоза, как наш, не так уж и много... Если урожай будет хороший, так и вовсе пустяк. А вот что делать с этой землей теперь? Ну, к примеру, если посеять лен? Говорят, что сеют некоторые по два раза в год… Вот семян нету... Постой-ка, а не Мешкялис ли похвалялся, что такого льна, как у него, ни у кого и на свете нету? Попросить взаймы, что ли?»
Подъезжая к Долгому, Каспар услышал гул голосов и только теперь вспомнил... Занявшись своими делами, он совершенно запамятовал, что сегодня поворачивают в верхнюю часть озера небольшую речушку Диркстеле, или Искру, которая бесполезно сбрасывала свои воды ниже плотины. Хорошо еще, что надумал поехать, а то было бы совестно перед людьми!..
— Мы так и знали, что явишься, — встретил Каспара Захар Рудак, делая вид, что не заметил опоздания.
— В жизни Каспара нынче поворот побольше, чем у этой речки! — не пропустил случая пошутить Юозас Мешкялис.
Каспар нахмурился, ничего не ответил на шутку литовского приятеля, а перешел к тому, что его сейчас волновало больше всего:
— Ржете тут, словно ничего и не было, а у нас град рожь побил.
— Много?
— Гектара три...
— Ай-яй... Скажи ты! А мы тут спрятались под елками, так на нас еле покапало... Правда, в вашей стороне черная туча стояла, — сочувствовал Мешкялис.
— Так вот что, Юозас, — сразу приступил к делу Каспар, — дай ты мне взаймы льняного семени.
— А зачем тебе? Масла для блинов не хватает?
— Сеять буду... Там, где рожь была.
— Тебя что, градом ушибло?
— Ничем меня не ушибло! — отмахнулся Каспар. — А ты не слышал, что ли, как люди по два раза в год сеют?
— Ну, сей и ты... Мне твоей земли не жалко, — согласился Мешкялис.
— Эгей, гей! — послышалось около плотины, которая должна была закрыть старый путь Диркстеле.
Каспар увидел, что в канале, по которому должна была теперь течь речка, заканчивает последние приготовления бригада молодежи. Там же находился и Алесь Иванюта. Видно, инженера всегда волнует такая минута — он все время в движении, ходил около плотины, подбегал к молодежи, которая работала в самом канале.
— Вылазь! — крикнул он наконец. — Сейчас начинаем... А то зальет, воды нагнало после этого дождя...
Каспар с Мешкялисом двинулись туда же. Несколько мужчин стояли около шлюза, через который пропускали еще мутную воду Диркстеле. Алесь поднял руку, щит начали опускать. Между речкой и каналом была небольшая запруда, экскаватор, стоявший поблизости, вогнал в нее свой поблескивающий ковш. Сначала тонкой струей, затем все мощнее, разрывая, разнося остатки перемычки, воды Диркстеле устремились по новому пути к озеру Долгому.
— Давайте поцелуемся, братья! — предложил Мешкялис и обнялся с Круминем и Рудаком.
И тут Каспар произнес речь, какой от него никто никогда не ожидал. Правда, произнес он ее тихо, но слышали ее все стоявшие поблизости.
— Иди, Искра, — сказал он. — Иди, наша маленькая Диркстеле... Хватит тебе поблескивать да плутать по болотам, зажигай вместе со всеми большие огни!..
— Ого, да ты скоро стихи писать начнешь! — удивился Захар Рудак.
— А что ему стихи не писать, если у него молодая жена! — подлил масла в огонь Мешкялис. — Это и я мог бы...
Один Алесь не принимал участия в разговоре. Он стоял на плотине и думал: «Вот и Диркстеле вслед за Погулянкой пошла в один бассейн... Пусть идут, чем больше воды, тем лучше». Алесь облегченно вздохнул.
— Поедем-ка мы, Юозас, — обратился Каспар к Мешкялису. — Чего нам откладывать, еще передумаешь...
Только под вечер Каспар вернулся домой. Выглядела его линейка довольно чудно: Круминь высоко, как некий заносчивый пан, сидел на мешках, положенных поперек и привязанных веревками. Люди удивлялись, глядя на него со стороны, а он не обращал ни на кого внимания — на сердце у него было спокойно и хорошо. Черт с ним, с этим градом, перемелется... Зато вот дети его теперь не одни, да и ему есть с кем перемолвиться словом перед сном. «А вот Диркстеле», — поглядел он на речушку, протекавшую через колхоз, и, представив, как вливается она в Долгое, крикнул ей: — Давай, давай! Поспешай до компании!
XXV
Агата, отправив коров на выгон, раненько утром пошла с фермы на кукурузное поле. «Наговорили про нее и в селе и по радио столько, что в голове не помещается, — думала она. — А может, ничего этого на самом деле и нет... и неизвестно еще, станут ли есть ее наши коровы...» Она решила осмотреть все своими глазами, потрогать своими руками, а заодно и принести охапку на ферму, попробовать, что из всего этого получится.
Еще издали она заметила, что торфяник, несколько лет назад отвоеванный у болот и не приносящий пока никакой пользы, выглядит совсем иначе, чем прежде. Трудно было сказать, хорошо или плохо растет там кукуруза, но вместо серых трав, которые там обычно виднелись, земля густо зеленела. Вблизи все это выглядело еще лучше — высокие стебли кукурузы, раскинув по бокам широкие листья, вынесли кверху острия, на которых, словно флажки на пиках, покачивались метелки.
Правда, кукуруза не везде была ровной и одинаково хорошей, попадались и такие места, где росла она пониже и пореже. «Ничего, — размышляла Агата, — если только коровы будут есть ее, так, может, и получится толк...»
Неожиданно ее окликнул Самусевич, и она даже вздрогнула.
— Носит тебя, лешего, повсюду!
Самусевич засмеялся.
— Мои владения, хочу — хожу, хочу — лежу... Ну, что скажешь теперь?
— Посмотреть надо...
— Смотри, смотри, мне не жалко, денег не возьму... Самусевич такой, Самусевич сякой, а он раз — и на выставку! — похвалялся бывший председатель колхоза.
— Подумаешь, достижение — посеял, а она выросла...
— Ишь ты! — обиделся Самусевич. — Это коровку покормил да подоил, вот тебе и все... А тут при-ро-да! К ней подход нужен, с ней воевать приходится... Я ее, черта, и пересевал, и суперфосфатом кормил, сам даже на коленках ползал, каждую травинку собственными пальцами вычесывал... Посеял и растет, на-ка, возьми!
— Вот если бы ты раньше каждую рюмку так выпалывал, как сорняки, давно бы дела пошли, — напомнила Агата.
— Ты опять за свое! — насупился Самусевич. — Сын у тебя обходительный человек, а ты бодливая... И что женщина понимает в водке? Ее все пьют, все через нее проходят, только одни успевают быстро проскочить, без шума, а другие, которым не везет, задерживаются на время... Тут все с умом надо разбирать.