Когда смерть – копейка…
Шрифт:
Приобняв Жанку и пропустив ехавшего навстречу им велосипедиста, Глеб бодро продолжал.
– Вот так и получилось в моей жизни, что я счастлив тем, что мне очень редко приходится испытывать истинную надобность в том, что покупается. Гораздо чаще я нуждаюсь в том, что не имеет цены.
Болтовня Глеба как-то сама собой слегка разбавляла горькие мысли Жанки и она признательно поглядывала на него. Неожиданно она вспомнила своё давнее наблюдение. «Да, всё правильно, черты его твердого лица смягчаются, когда Глеб смотрит на больших
– А про Маришку…., ну, про то, что это было нарочно, я ошибся, Жан. Прости.
И опять Жанка по лицу Глеба прекрасно поняла, что он говорит неправду. Опять она не поверила ему, но промолчала.
Капитан Глеб покраснел.
– Значит, это не я лгу, а моя физиономия.
За широко распахнутыми кладбищенскими воротами стояли несколько жёлтых такси и три частника.
Глеб подошел к крайней «Волге», коротко переговорил с водителем и открыл перед Жанкой заднюю дверь. Тихо покусывая травинку, придержал её за рукав.
– Маришка… Она ведь от Назара?
Жанка удивленно остановилась, в смятении не решаясь сесть в машину и продолжая держаться за дверцу.
– «Пивняк» из-за этого тебя выгнал?
– Нет, он не знает.
– А Вадим?
– Нет. Прошу тебя, Глеба, не надо, чтобы он знал…
Жанка повернулась спиной к машине и оказалась близко, очень близко к Глебу.
– Он тогда был у меня в Москве, совсем недолго… Надо уехать мне отсюда, Глебушка, не могу я здесь, пойми! Жить среди этих, делать вид, что ничего не произошло и не происходит… Я просто не мо-гу! Ведь я тоже чувствую, что это кто-то один их них всё это сделал…, с Маришкой-то. Молчи, прошу тебя! Ничего не говори, не оправдывай никого, и сам не оправдывайся. Ты здесь не при чём. Я уеду. В Москву, наверно…
Воскресенье. 14.16.
Больница
Халаты им выдали быстро.
– Только не падай ему на грудь. Чего-нибудь обязательно поломаешь. И постарайся не плакать, прошу тебя.
Капитан Глеб осторожно приоткрыл дверь и, бросив испытующий взгляд внутрь палаты, пропустил вперёд Жанку.
В небольшом помещении было тихо и совсем не так сильно пахло лекарствами, как в коридоре.
На высоком стуле в изголовье кровати, с раскрытой книжкой в руках сидела Эмма.
– А ты чего здесь делаешь, волшебница?!
– Мама велела ждать её. И за папой присматривать.
Жанка всё-таки не сдержалась.
На бледном лице Вадима выделялись большие смеющиеся глаза. Очки, сдвинутые вверх, на лоб, придавали ему, впрочем, как и всей его палате, удивительно несерьёзный вид.
– Да вы садитесь на ту койку, там никого нет, не занято, я сегодня здесь один, вроде как боевой раненый генерал. При Бородине.
Устроив Жанну на свободном стуле, Глеб легкомысленно плюхнулся на соседнюю кровать и сразу же, проскрипев всеми пружинами, смешно завалился на спину.
– Ну вот, неумеха тоже мне, привыкай давай! Знаешь, как нам, контуженным,
Сквозь слёзы молча улыбнулась и Жанка.
Назаров продолжал клоунаду.
– Как объясняет про меня своим подругам главная санитарка Петровна: «Энтот пациент был испепещрён жестокой дробью ну, прямо-таки в хлам…».
– Как лечат-то?
Жанка сложила кулачки у подбородка.
– Всё хорошо, сотрудницы приветливые, кушать заставляют часто и помногу. Колбасу совать в рот одной рукой у меня уже получается, но на горшок всё равно ходить неудобно.
– Ну, вот… Я живой. А вы чего там себе напридумывали, а?! Ну, посмотри-ка на меня, плакса! Вот с кого пример нужно брать! Учись у мужчины!
Поморщившись, Назаров улыбнулся и одновременно подмигнул Глебу.
– Ну и балбес же ты! Говорил я тебе тогда, на борту, чтобы вытаскивал быстрее из-под дивана ружьё, отстрелялись бы как-нибудь от супостатов… Я же потом уже вспомнил, рассказать надо было тебе тогда в первую очередь! Представляешь, с самого Нового года мне какой-то кретин названивал по этим участкам, угрожал. Ну а я, как только яхту на воду по весне скинул, так сразу же ружьё от Серого забрал и спрятал в каюте, мало ли чего.… А ты, растяпа, не понял меня сразу-то! Не охотник ты, капитан Глеб, нет!
– Не хватало нам ещё там ковбойскую перестрелку устроить! И так еле увели свой корабль из-под огня вражеских крейсеров!
Жанка с жалостью смотрела на обоих.
Вадим не унимался, толкая в колено Глеба.
– А как ты разворачивал «Стюардессу» в протоке, помнишь? Чего-то с движком у тебя еще было, да? Глох, вроде?
– Да пару раз глох…
– Потом у меня поплыло всё вокруг, в мозгах-то, вроде как бы уснул. Очнулся вот, когда этот…
Продолжая смешно морщиться, Назаров медленно повернул голову снова к Глебу и с гордостью посмотрел на него.
– Представляешь, картина – этот вот бугай тащит меня, окровавленного и почти неживого, совершенно так неаккуратно с причала к дежурке. Идёт с телом друга на плечах, сам шатается, да еще и орёт по сторонам!
Глеб Никитин чуть наклонился в сторону, легонько щелкнул притихнувшую Эмму по носу.
Облизнув пересохшие губы, Назаров продолжал повествовать.
– Мужики тут выскочили, кто был на причалах, а он тащит меня и орёт на всех: «Скорую! Быстро…! Ментовку вызывайте! Быстро! Всех урою, если не спасете моего славного кореша Назара!». Очки даже мои в траве подобрал, а меня не бросил!
Вадим ещё раз вздохнул, улыбнулся и Жанке, и Глебу.
Глеб смущенно отмахнулся.
– Прямо великий и ужасный…
– Ну, и что? И великий, и ужасный. Слушай, я так тогда и не вспомнил, тебя же Гудвином ещё в школе мы начали называть, или это уже потом, в твоей мореходке?
– В мореходке. Я книжку про него наизусть знал. Чуть что – вспоминал при случае. Так и назвали. Потом уже на промысле позывной такой выбрал для переговоров со своими. Чтобы не перепутали.
С одинаково строгими лицами Эмма и Жанка молча участвовали в важном мужском разговоре.