Когда смерть – копейка…
Шрифт:
Через некоторое время бабушка Марека возвратилась. Но она уже никогда не вязала на балконе, не ходила за утренним хлебом в булочную. Стало заметно, как она заискивает перед детьми во дворе, безропотно сносит чью-то пьяную грубость. А потом… Они все уехали учиться. Матушка уже позже рассказала Глебу, что старая артистка так и умерла в психбольнице…
– Ну, божечки же ты мои! Ты-то насчёт всего этого что думаешь? – громкий голос Людмилы вернул капитана Глеба к действительности.
– То же самое, что и ты. Все наши только делают вид, что всё
– И что же делать?
– Разбираться надо.
– А ты сможешь?
– Если вдруг не получится – позову на помощь полицейских. Не в этом дело. Если невиновные не будут врать, то всё быстро прояснится. Вот, например, взять тебя. Почему ты не поехала тогда на шашлыки, когда Маришку убило? Ведь собиралась же и вдруг внезапно передумала, так?
– А это ещё при чем? – Людмила недоуменно нахмурилась.
– При том.
– Дак я ж тебе говорила уже, что с Галькой не хотела встречаться там! Мужики наши к тому времени уже грызться начали, а та ещё постоянно в их разговоры встревала, Марека всё науськивала. Ну, я и подумала, что не нужно мне касаться их разборок-то, а то ведь если и я ещё с Галькой сцеплюсь, то ей мало не покажется! А ты-то чего подумал?
Капитан Глеб буркнул в сторону:
– Ничего не подумал, простой вопрос. Прикидывал, кто ещё на костре тогда не был.
– Ну, Серега с Риткой в тот раз не приехали, ну и что?
– А Серый чего? Это же его любимое дело, с мясом-то у костра повозиться?
– Да чаморошный он какой-то в последнее время стал, слабый. Ничем путным не занимается, не работает нигде. Выпивает сильно, а ему ведь как за губу попадёт – так всё, пиши пропало, на неделю в городе его не видать.… Тогда, у костра, мужики-то вроде планировали всё порешать меж собой по-серьезному, ну, а Серёгу с собой не взяли, зачем он там им был нужен, такой бестолковый. Бабы-то его, Ритка, да тёща любимая, после морей выкачали у него все денежки, потом вроде как взялись выпроваживать его на Север, на заработки, мало им всё, рожам таким загребущим! Вот он и расклеился от всего этого, непутёвый.
– А Данилов никак не изменился после гибели дочки?
– А чего ему сделается, борову такому?! Хохотальник наел, дай боже! На Жанку-то ему сейчас наплевать, да и Маришку он тогда не очень-то и любил… Мне без разницы, как они там со своими делами справляются, но не мужик Герман, раз после всего такого трагического так к своей Жанке относится!
– Она в Москву собирается.
– Серьёзно?!
– Вроде того. Встречался с ней недавно, говорит, что надоело ей всё тут. Да и после Маришки ей пока здесь не житьё…
Наклонив голову, Людмила внимательно слушала Глеба и машинально трогала сумку, проверяя сохранность кастрюлей и баночек.
– Ладно, поеду я – пора уже. Покормлю Назарова, небось, там без гуляша-то моего уже воем воет. Врач-то говорит, что у него не очень серьезно. Дробь мелкая была, в плече только по мясу прошлась, нервы-то никакие не задела. Лежит сейчас Назаров, думает…. Может после этого его гульки и закончатся?
– …Ленку-то мою нигде за границей случаем не встречал?
– Полька. Нужно говорить «полька», а не «полячка», а то местные дамы на это очень обижаются.
– Она же мне говорила, что ты единственный, кто носил ей портфель в школе. Ленка-то соплячка тогда ещё была, третьеклашка, а запомнила ведь про это, надо же! А когда она тебя в мореходской-то форме увидала, то совсем девка пропала. Всё надоедала мне, спрашивала, в каком городе ты живешь, хотела после своего выпускного к тебе ехать. Как же она тогда говорила-то? Музыкантом твоим, что ли будет, дурочка?!
– Не-ет. Лена тогда сказала, что она будет свирельщиком на моем корабле…
– И чо это значит?
– Ну, это, знаешь, слишком личное… Одни книжки мы с ней в то время читали.
Людмила искоса глянула на капитана Глеба.
– О-о, как здесь всё у нас запущено!
– Брось ты, не заставляй меня краснеть. Она же маленькая! – отшутился Глеб.
– Была маленькая, пока и у тебя седых волос не заметно было…
– Лады, лады, больше не буду. Всё, я пошла.
Решительно поднимаясь со скамейки, Людмила вздохнула уже по-другому, облегченно. Еще раз бросила внимательный взгляд в сторону Глеба.
– Спортом-то не бросил заниматься? Фигура, гляжу, у тебя сохраняется.
– Стараюсь, по мере возможности.
– Бабёнки-то наши, из столовки, знают же ведь, что ты знакомый Назарова-то, вот и спрашивают, на кой ляд тебе все эти физкультуры? Для жены и так сойдет, а во второй-то раз всё равно не женишься, а?
– Так это для того, чтобы мое тело не мешало мне жить.
– А пьешь?
– Знаешь, любопытная Людмила, иногда, особенно по утрам, я испытываю к себе такую личную неприязнь!
Людмила заливисто захохотала.
– Ну, развеселил! Слушай, так ты не позабудешь поговорить с Назаровым-то, ну, чтобы они помирились? А то ведь Марек и так слабенький, да ещё и эта авария, да и дел по дому на него сейчас навалилось.… Обещаешь?
– Не беспокойся. Сделаю всё как надо.
Трагедия
Та старуха, что уже долго молчит рядом со мной, внезапно трогает меня за плечо сухими, неживыми пальцами. Я кричу, мне страшно, мне до слёз не хочется стоять в каком-то коридоре со старыми бабками и дедами, здесь душно, плохо пахнет…, тощая старуха умильно смотрит на меня слезящимися глазами и шёпотом, в самое ухо, спрашивает: «Сколько в этот-то месяц нам пенсии начислят? Не обманут? Нас с тобой обманывать нельзя – я ведь заслуженная, а ты…». Вокруг шелестят другие голоса, много всхлипываний, поскуливаний, жалоб…, «Прочитай мне энту бумажку…»…, запах искусственных зубов и старых тряпок… Стук костылей.