Когда тают льды. Песнь о Сибранде
Шрифт:
Я слушал увлечённую бруттку с удивлением и восхищением. «Серая забитая девчонка» вмещала в себе планов и секретов на целую вечность, и я не мог сказать, что они мне не нравились. Если хотим побед, придётся так или иначе перенять некоторые из искусств, которыми с таким успехом пользуются брутты и альды. Сикирийцы, наши более проворные братья, уже давно потихоньку учились у соседей запретному мастерству. Если бы только как-то согласовать его использование с нашими духовниками! Вера в Великого Духа сильна среди наших народов, и только их одобрение изменит отношение к магии в Империи.
– Витольд
– Точно не знаю, – нахмурилась Деметра. – Есть несколько вариантов, но я не могу просчитать их все. Витольду так и сказала. Отряды легиона ждут сигнала – этого ему должно быть достаточно.
– А как же Дейруин? – ровно поинтересовался я. – После того, как выяснится, что ты нам помогаешь…
– Он сам со мной расстанется, – так же спокойно подтвердила Деметра. – А если предательства по политическим мотивам ему покажется недостаточно…
Я плохо знал альдские обычаи, но помнил, что помолвки у них расторгаются крайне редко. Да и причина должна быть очень убедительной.
– …я признаюсь ему в своём бесплодии. Арк благороден и простит мне многое. Но брак без наследника – это позор для рода и будущего правителя.
Нелегко дались ей эти слова. Узкие плечи напряглись, маленькие руки сжались в кулаки, голос вышел натянутым, как струна.
– Дина знала, – вдруг догадался я. – Там, у костра. Когда она сцепилась с Фавианом. Она знала…
– Да. Бедная девочка, – голос Деметры всё-таки задрожал. – Не выдержала, когда Фавиан начал меня сквернить: знала, как нелегко мне это слушать. Дина стала единственной моей подругой. Мои глаза и уши в гильдии… Не суди меня, Сибранд: я искала того, кому могла бы довериться. Выговориться. Она – поняла. И Дина лучшая среди стонгардских магов, кто сумел бы совладать с огненной стихией. Но если бы я только знала!..
Я крепче обнял застонавшую колдунью, прислонился подбородком к виску. Некоторое время мы сидели молча, и я грел маленькую женщину в своих объятиях, баюкая, как ребёнка. Небо стремительно темнело, и в нём всё ярче разгоралось звёздное полотно. Следовало уже зайти внутрь и погреться: с рассветом понадобятся силы для длительного перехода.
– Ты так уверена в своём женихе, госпожа, – негромко сказал я, только чтобы отвлечь её от чёрных воспоминаний. – Но почему тогда Фавиан…
– Не знаю, – решительно мотнула головой Деметра. – Видит Дух, не знаю. Арк не стал бы… поверь мне! Сама всё думаю об этом. Как вернёмся в гильдию, непременно выясню. Что бы там ни думал себе Витольд, у меня никогда не подымется рука на Арка, а у него – на меня. Понадобится – сама его заслоню. То, что мы по разные стороны баррикад, моего отношения не меняет, – слова полоснули сердце острыми лезвиями, кольнули грудь болезненной ревностью. – Я уважаю его. И он, я уверена, уважает меня.
Я не стал уточнять, что и самые заклятые враги порой тоже уважают друг друга. Даже сожалеют почти искренне, насаживая соперника на клинок.
– Когда вернёмся в гильдию, я узнаю ответ, – уверенно продолжала Деметра. – Назад поедем быстрее…
– И всё же я бы послал записку с гонцом, как только достигнем столицы, – раздался позади нас сонный голос. – Пошлёшь и рогатому жениху, госпожа Иннара, и щедрому легионеру, на которого работаешь. Кстати, попросишь прибавку – скажешь, ещё один доброволец в отряде требует пособия…
– Ты нездоров? – полуобернувшись, поинтересовалась Деметра. Окинула закутанную в плащ фигуру Люсьена внимательным взглядом, нахмурилась. – Нет, вроде…
– Я как раз здоров, – возразил брутт, растирая заспанное лицо обеими ладонями. – Хотя хмель ещё, конечно, не весь выветрился.
– Тогда о какой записке ты говоришь? – быстро потеряла терпение дочь Сильнейшего. На скулах её я заметил розовый румянец – от стеснения, что ли? Ну да, нечасто госпожа Иннара разговаривала с посторонними, нежась в объятиях упрямого стонгардца.
– О том, что мы задержимся, – пояснил Люсьен, без зазрения совести усаживаясь с другой стороны. Даже бесцеремонно пихнул меня в бок, чтобы я подвинулся. – И чтобы дражайший Дейруин не переживал зазря, оттачивая орудие войны. Скажешь, мол, так и так, прихворнула немного, отлежусь в столице несколько дней…
– Зачем? – поинтересовался я, прежде чем вспыхнувшая Деметра успела бы вставить резкое слово.
Люсьен удивился, заглянул мне в лицо.
– Поправь меня, если ошибаюсь, варвар, но разве твой сын уже здоров? И разве время не работает против него? Подумай сам: много у нас шансов выбраться живыми после заварухи в гильдии? Я не настаиваю – дело твоё, староста. Только мне кажется, лучше сейчас потерять несколько дней и завершить обряд очищения, чем потом жалеть всю жизнь или взирать на больного сына с небес – это если ты, конечно, попадёшь туда, а не в бездну. А если госпожа Иннара умрёт – говорю как есть, варвар – то дела твои совсем плохи. Пользуйся ею, пока жива! Жалко мелкого, – дёрнул плечом брутт, заканчивая тираду. Перевёл внимательный взгляд с меня на Деметру и уточнил, – где я неправ?
Думаю, госпожа Иннара промолчала из тех же побуждений, что и я.
Стыдно, что из нас троих только Люсьен вспомнил об оставленном в далёком Ло-Хельме младенце, здоровая жизнь которого сейчас зависела лишь от нас.
Снег повалил, как только мы покинули округ Рантана. Дорога к большому городу, в отличие от той, которая вела к Унтерхолду, оказалась расчищенной, укатанной и многолюдной, так что продвигались вперёд мы быстрее, чем ожидали. Даже северный лес не припрятал неприятных сюрпризов: если двигаться к Ло-Хельму от Рантана, он куда более редкий и легкопроходимый, чем со стороны Унтерхолда.
Люсьен не просыхал ни на день. Прикладывался к фляге время от времени, с отвращением вливая в себя крепкую брагу, и с трудом управлял фыркавшим конём. Теперь, когда молодой колдун что-то решил для себя у костра в сикирийской степи, он отчаянно сопротивлялся всякому вмешательству в собственные мысли. Даже с нами почти не говорил, что на болтливого брутта оказалось совсем не похоже. Маску бесшабашного веселья Люсьен сбросил окончательно, как только мы проехали столицу, и теперь каждый час накладывал всё большие тени на осунувшееся лицо.