Когда тают льды. Песнь о Сибранде
Шрифт:
Неприятностей добавил и вскользь брошенный Деметрой вопрос о том, куда исчезло выкраденное Братством Ночи сердце воды. Люсьен ошарашено вскинулся, нахмурился и коротко процедил:
– Спроси у Сандры.
Больше к вопросу не возвращались: слишком напряжённым показался нам молодой колдун, надави чуть сильнее – и потеряешь в его лице союзника. Не всё сразу – это понимал я, это понимала и Деметра.
Когда вдалеке показались наконец окраины родной деревни, я едва сдержался, чтобы не спрыгнуть с Ветра и не помчаться по глубокому снегу к дому, стоявшему в отдалении от остальных. Уже виднелся
– В харчевню меня закиньте, – неразборчиво пробормотал Люсьен, мутно глянув исподлобья. – В твой дом не пойду, староста.
Я не спрашивал о причинах: среди детского гомона всякому дурно станет, не говоря уж о вусмерть пьяном колдуне. Да и священные символы у меня развешаны на каждом углу, а Люсьену и без того приходилось несладко. Глядя на его мучения, проникался всё большей ненавистью к ведьме, искалечившей молодую жизнь. Если бы кто-то так поступил с одним из моих детей…
Дух знает, отчего вдруг молодой брутт стал мне так дорог. Как младший брат, которого у меня никогда не было. Хотя, положа руку на сердце, возрастом-то мы совсем не отличались.
– Мне бы тоже передохнуть после дороги, – подала голос Деметра, кутаясь в обледеневший плащ, – устала. Потом приду. Ты пока с детьми побудешь.
Маленькая бруттка промёрзла насквозь, так что я уже беспокоился: не простудилась бы. Скорее, скорее к Хаттону, пусть накормит да обогреет! Как бы ни хотел я пригласить колдунью в свой дом, а только понимал: нельзя. Теперь – нельзя.
Первым, кто встретил нас у забора, оказался Илиан. Растрёпанный, как птенец, неуклюжий, как щенок – вроде и научился ходить, а как побежит, тотчас запутается в непослушных лапах. Так и случилось: радостно вскрикнув, средний сын бросился к нам навстречу и споткнулся в первом же сугробе.
Я тотчас спрыгнул с Ветра, рванулся к нему, прокладывая глубокие следы в снегу, подхватил счастливого Илиана на руки.
– Папа! Отец! – захлёбываясь от счастья, кричал на всю округу сын. – Вернулся! Папа!
Болтая ногами в воздухе, Илиан изо всех сил стискивал мою шею тонкими руками, хохоча в голос. Не отпускал он меня даже тогда, когда я, расцеловав среднего в обе щеки, опустил его обратно в снег. Вцепился в мою ладонь обеими руками, потянул в сторону дома:
– Идём, идём! Тётка лепёшек напекла – пока ещё горячие! Никанор с Назаром скоро вернутся, они у дядьки Фрола, помогают в кузнице, – на ходу пояснял Илиан, мало-помалу вытягивая меня на расчищенную тропу. – Говорят, хоть как-то за заботу отблагодарить. Он нам постоянно что-то приносит: то мясо, то рыбу…
– Вытянулся, – мимоходом заметил я, внимательнее оглядывая сына. – Окреп…
Илиан обернулся через плечо, увидел наконец моих спутников и радостно просиял:
– Госпожа Деметра!
Колдунья улыбнулась в ответ, спешилась, неловко подходя к нам по глубокому снегу.
– Илиан, – поприветствовала моего сына, потрепав по тёмным вихрам: шапку-то, поганец, снова не надел. – Как ты?
– Скучал, – тут же честно признался мальчишка. – Идёмте скорее в дом!
Мы переглянулись, затем Деметра медленно покачала головой.
– Я зайду позже, Илиан, как только мы с дядей Люсьеном разместимся у Хаттона.
За нашими спинами пьяно хрюкнул молодой колдун, впервые услышав новое прозвище, какие его наградила Деметра.
– Сами разберёмся, – заверила меня колдунья, как только я обернулся к ней. – Не теряй времени: ты нужен детям. Я приду вечером.
Не слабее сердца огня жгли под кожей колючие разряды: пригладить бы ладонью растрёпанные волосы, коснуться большим пальцем щеки, задев нежные губы…
– Поехали, что ли, – невнятно выговорил Люсьен, трогая поводья. – Спать хочу.
Я подсадил бруттскую колдунью обратно в седло, и Деметра направила коня вслед за спутником, стараясь не отставать: полупьяный маг шестого круга с раскалывавшейся головой – крайне нестабильный тип, таких в одиночку отправлять к добрым людям чревато.
А от деревни уже бежали, завидев нас издалека, двое мальчуганов: Назар успел первым, врезался в меня всем телом, едва не сбив с ног – крепкий парень растёт! Подоспел Никанор, прыгнул на спину, не сумев протолкнуться между братьями – и мы так и рухнули в снег вчетвером, заливаясь хохотом. Даже я не сдержался: видит Дух, соскучился!..
Через облепленные снегом визжащие тела я увидел, как задержался на пригорке Люсьен, обернулся в седле на миг – а я будто наяву услышал: «повезло этим четверым»…
А затем крики радости и тормошащие меня дети закрыли собой и бруттских колдунов, и родной дом, и хорошо знакомые виды заснеженного Ло-Хельма.
Деметра пришла, как обещала: вечером. Дети ещё не улеглись, копошась в своих кроватях, а Октавия наспех убирала со стола после ужина. Свояченица похорошела и расцвела, что в её возрасте казалось почти невозможным. От расспросов отмахнулась, ответила бесхитростно:
– Кристофер в Ло-Хельме задержался. Молился над твоим сыном несколько ночей подряд. А я что? Не могу же перед ним, как перед всеми прочими, ходить. Приоделась. Да потом и самой понравилось. А ну как снова заедет?
Я только усмехнулся. Ясно, как светлый день: в Ло-Хельме свояченицу держат только мои дети. Так-то давно махнула бы в Кристар, поближе к возлюбленному.
– В нашем возрасте дурных сплетен уже не будет, – рассудительно заметила Октавия. – А мне бы его просто видеть. Помочь, чем сумею. Но это – потом, – тут же одёргивала себя бывшая искательница приключений. – Сейчас – дети. Чую я, с нелёгким сердцем ты вернулся, Белый Орёл. Никак, скоро снова в дорогу? Да и… увидим ли тебя ещё хоть раз?
Проницательная Октавия увидела больше, чем я мог рассказать; я промолчал. Зато Деметру свояченица встретила совсем не как в прошлый раз:
– Проходи, госпожа. Сейчас только приберёмся…
Колдунья остановилась на пороге, рассматривая мой домашний хаос с лёгкой улыбкой на губах. Никанор и Назар не сразу поприветствовали гостью – дрались за любимую подушку из лисьей шкуры, Октавия лихорадочно сгребала грязную утварь в сторону, я успокаивал разошедшегося Олана, истошно вопящего и выдиравшегося у меня из рук, Илиан прятался от этого сумасшествия в углу, прижав к груди недочитанную книгу. К нему и шагнула госпожа Иннара, опускаясь рядом на корточки. О чём-то спросила, кивая на фолиант, и сын ожил, торопливо выкладывая свои мысли единственному доступному для общения человеку.