Когда тают льды. Песнь о Сибранде
Шрифт:
Я многое мог бы сказать. Не стал: пропитанная чистой огненной стихией насквозь, госпожа Иннара изливала мне сердце сама. Вот только головы от моей груди по-прежнему не поднимала, пряча больные, заплаканные глаза.
– Ты тащишь на себе четверых, – глотая слёзы, с трудом выговорила она. – Я не смогла даже одного. Что, не ожидал? Не такая, как ты думал. Убила. Подчинилась отцу. Убила. Умирать буду – не забуду. Это была девочка…
Глухие рыдания прорвались наконец наружу, и какое-то время только они и нарушали тишину рыбацкой хижины. Я молчал, принимая исповедь молодой женщины. Прислушивался к себе. Ловил правду в омуте своих и чужих чувств…
– Закончу,
Глухая корка обиды и непонимания. Дочь Сильнейшего свернулась в моих объятиях, обхватывая себя руками за плечи. Тряхнула головой, чтобы отросшие пряди скрыли лицо.
– Я всегда жила мечтами, – мёртво произнесла госпожа Иннара, а я ощутил сосущий холод в груди – как в том бездонном колодце у Живых Ключей. – Сбегала в них от отца. Он не давал мне жить – не отпускал от себя – и пользовался, как бессловесной тварью. Даже в гильдию не отправил. Нанял лучших мастеров, потом учил сам. Я ненавидела тёмные искусства, но только мои успехи… оживляли наши вечера. И я старалась. Впрочем, – встрепенулась вдруг Деметра, – всё это не оправдывает ни моей слабости, ни моих ошибок. Отец был просто… таков, как есть. А я потратила долгие годы, чтобы разглядеть в нём того, кем он не являлся. Затем влюбилась.
Я тотчас напрягся, ожидая услышать имя Люсьена. Госпожа Иннара моих ожиданий, хвала Духу, не оправдала.
– Вначале я мечтала о том, что где-нибудь есть человек… который бы меня понял, – голос Деметры стих, словно колдунья заново переживала тоскливые годы. – Все эти частые переезды, бесконечную муштру, тёмные искусства, всё, что я делала не потому, что этого хотелось мне… Одна жизнь на двоих… лишь приложение к отцу. Никто не видел меня по-настоящему – даже Люсьен, хотя он пережил всё то же, что и я. Думаю… мы оба нуждались в более сильном человеке, в том, кому мы могли бы довериться. Питаться… прости, Сибранд, но это так… питаться жизненной энергией другого человека. Адептам твоего круга не объясняют, но иногда магам без этого не выжить. Тёмные искусства выжигают…
– Кто он?
Госпожа Иннара поняла. Дёрнула плечом безразлично, тщетно загоняя клубок болезненных эмоций на дно уставшей души.
– Что тебе имя? Познакомились в Оше. Стонгардец бруттских кровей… Полукровка и маг. Слабая в нём оказалась искра. Когда убийцы отца его вычислили, он даже защититься не успел. Об этом я узнала спустя много лет, – тихо проронила Деметра. – А тогда подумала, что он просто исчез. Оставив меня носить его дитя под сердцем…
Душевные излияния всегда неприятны. Сам их не любил. Верно, что и госпожа Иннара тщательно избегала. До этого дня…
– Отец узнал, – помолчав, негромко заговорила колдунья. – Исхлестал меня словами… оскорблял. Впервые в жизни ругался – грязно, не как бруттский аристократ, не как Сильнейший, не как… отец. Замолкал, смотрел брезгливо… Позор для рода! – горько усмехнулась Деметра. – Не столько его разгневал сам поступок, сколько безвкусный, непростительный выбор единственной дочери. И хотя стонгардцем мой избранник был лишь наполовину, этого оказалось достаточно. Такого потомства в нашем роду не будет! Избавься от паразита, Деметра…
Голос бруттской колдуньи стих. Вновь и вновь кололо в груди – отголосок чужой боли – но госпожа Иннара вскрывала нарыв упрямо и безжалостно, словно растеряв всякую надежду на оправдание.
– Несколько дней терзалась. Отец ребёнка не появлялся, и я почти поверила в уговоры. Поверила, что меня бросили. Потому что и раньше никому не была нужна…
Я нахмурился, осторожно обнял опущенные плечи одной рукой. На коже тотчас заплясали призрачные огоньки, пока ещё не причинявшие вреда ни мне, ни Деметре.
– Я сама вошла в ту комнату, – мёртво продолжила дочь Сильнейшего, не заметив моего жеста. – Как сейчас помню. Вошла и отчаянно захотела назад. Но отец не позволил. Плечи сжал, будто клещами, и повёл вперёд. Она меня уже ждала. Я ей тогда ещё доверяла…
– Она, – эхом повторил я. Догадался, ловя отголосок чужих воспоминаний, – мастер Сандра?
Деметра отстранённо кивнула.
– Когда много лет спустя я поняла, кто она на самом деле, мои руки уже были связаны тёмным прошлым, о котором Сандра лучше прочих знала. Она не просто убила мою девочку, она ведь… по кускам её доставала, – голос колдуньи сорвался, зазвенел высокими нотами. Обжёг меня болезненный ужас страшных воспоминаний. – Никогда не забуду… И… я не знаю, намеренно или нет… но навредила. У меня не может быть детей, Сибранд. Больше нет…
Дочь Сильнейшего вновь закрыла руками искажённое болью лицо. Сухими получились сдавленные рыдания: все слёзы выплакала за жизнь.
– Ни одному мужчине не стала бы хорошей женой, – выдохнула наконец. – Видишь, не солгала тебе: я худшая из женщин, Сибранд!
– Госпожа…
– Дослушай. Я раскаялась в ошибке в тот же день. Даже не так – в тот момент, когда вошла в проклятую комнату. Но было поздно… Отец велел мне держать рот на замке, чтобы слухи не достигли Дейруина. Я послушалась. Давила эмоции, гасила чувства. Ненавидела. Сильно ненавидела… Я достигла вершин мастерства в те годы, и ненависть толкнула меня на последний шаг. Убийства дочери мне показалось мало! Я вдоволь искупалась в мести отцу.
Огонь в полуразрушенной печи догорал; я сбросил несколько языков нетерпеливого пламени на головешки. Те ярко вспыхнули от колдовской стихии – верно, продержатся ещё сколько-нибудь.
– Теперь ты понял, кто проклял Сильнейшего? – Деметра внезапно выпрямилась в моих объятиях, заглянула в лицо. Потемнела золотистая радужка, тёмными провалами на лице показались больные глаза. – Вспомни свои слова, Сибранд! «Хорошо, что в моём доме только дети – они точно не предадут!». Великий Дух, ты ничего не знаешь о мире! В нём существуют вещи ужаснее, чем беда, которая случилась с тобой! Ни здоровье, ни внешнее благополучие не залог безоблачному будущему и счастливой жизни! И я не оказалась исключением…