Когда уходит земной полубог
Шрифт:
«И у этого слёзы на глазах, и у этого. Эвон и Дмитрий Голицын едва не рыдает! — отмечал про себя Пётр. — Правду говорил Лопухин: мало, кто моему делу радеет, и ещё меньше — кто меня любит! Впрочем, надобно ли, чтобы любили? Может, прав мудрец Макиавелли — лучше, чтобы монарха не любили, а боялись?!»
Но сам Пётр в общем-то предпочитал, чтобы его любили. Беспокоился, дабы и за границей сохранили о нём доброе мнение, и не пожалел денег для газет. Гамбургские газеты дружно сообщили из Петербурга: «...Тело покойного царевича, быв в продолжение нескольких дней, по приказанию царя, выставлено в обитом чёрным бархатом гробе, в церкви Св. Троицы, где все желавшие могли его видеть и дозволено было прикладываться к его руке, предано земле в Крепостном соборе, возле его супруги. Рассказывали, что при объявлении царевичу смертного приговора он был поражён апоплексическим ударом. Тогда, по совету врачей, приказано было открыть ему кровь, но её было слишком много выпущено, оттого он скончался в тюрьме в сильном страдании».
— Жаль, ваше величество, что генерал Понятовский опоздал в Неаполь, упустили такой великий случай! Ведь царевич был бы прекрасной разменной картой на переговорах! Думаю, он стоил бы русским Риги или Ревеля! — докладывал июльским жарким утром Герц шведскому королю.
Карл XII скучно пожал плечами: он всецело был поглощён испытанием новой тяжёлой пушки, установленной на береговой батарее в Карлскроне.
— Огонь! — Король сам подал команду.
Усатый фейерверкер поднёс запал, и пушка оглушительно выстрелила. Тяжёлое ядро чёрным мячиком поднеслось в синюю морскую даль, и вдали поднялся высокий всплеск волны.
— Неплохо! Бьёт почти на целую милю, совсем неплоxo! — Король весело обернулся к стоявшему в почтительной позе министру; И, глядя на огорчённое лицо барона, лукаво заметил:
— А признаться, Герц, хорошо, что я ушёл от царя под Полтавой. Не то, как знать, в случае моего пленения, прояви я в Москве известное упрямство, не случился бы и со мной апоплексический удар? — И закончил уже серьёзно: — Возвращайтесь на Аланды, барон. Мне нужен скорый мир с Россией. Тогда я с этими новыми пушками сразу разобью датчан и завоюю Норвегию! — И крикнул уже вдогонку: — И передайте, Герц, русским министрам моё соболезнование о кончине царевича. Вообще-то я жалею не столько его, сколько Петра. Ведь трудно, наверное, быть сыноубийцей!
— Что он ещё кричал? — Пётр с видимым неудовольствием взирал на Толстого.
После кончины царевича хотелось забыть всё это дело, но дело, раскрутившись, так сразу кончиться не могло.
К примеру, в далёкой Вологде объявился самозванец, выдававший себя за царевича Алексея. Хотя звали того самозванца вполне русским именем Алексей Родионов, выдавал он поначалу себя за польского шляхтича, много в Вологде сумасбродил и по пьянке сжёг даже свой дом. После того и объявил себя царевичем. Схватили его сразу по крику «Слово и Дело!». Но среди мужиков пошёл слух, что царевич Алексей жив и идёт со своей силой под Киев, дабы ослобонить народ от многих тягостей и повинностей. Впрочем, злые слухи никогда не повывести и Пётр не придавал им большого значения. Гораздо боле поразил его некий подьячий Артиллерийского приказа Ларион Докунин, который, никем не оговорённый, подал в соборе в руки самого царя присяжной лист, в коем отказывался признать нового наследника царевича Петра Петровича.
На розыске Докунин смело заявил, что не признает сына Екатерины наследником, потому что хотя нынешняя государыня-царица и христианка, но когда государя не будет, а царевич Пётр Петрович будет царствовать, в то время она, царица, сообщится с иноземцами и будет от них православным христианам вред, потому что она нездешней породы. Под присяжным листом стояла собственноручная подпись Докунина: «За истину аз раб Христов Иларион Докунин страдати готов. Аминь, аминь, аминь!»
— Каков злонравец! Ведь сам ко мне по доброй воле подошёл. И что он на дыбе кричал? — спросил царь главу Тайной канцелярии.
Толстой помялся минуту, потом выдал:
— А то кричал, государь, что отныне над родом царским висит вечное проклятие. Да не казнит отец сына своего!
К удивлению Толстого, Пётр не затопал ногами, не закричал бешено, а тихо и страшно приказал: «Колесовать!»
С порога же Толстой явственно услышал, как царь прошептал: «Да не казнит отец сына своего!»
Второй раз Пётр прошептал эти слова, когда на другой год внезапно скончался его любимый «шишечка», младшенький сынок, Пётр Петрович.
И хотя Екатерина жарко шептала по ночам, что ежели хорошенько постараться, то ещё одного «шишечку» можно завести, Пётр уже в это не верил. И был прав: нового наследника престола Екатерина ему не принесла. Единственным мужчиной в доме Романовых, кроме Петра, оставался сын Алексея — Пётр Алексеевич. И Петру I иногда мерещилось, что покойный царевич и из гроба нехорошо, с обычным своим злонравием, усмехается ему. И хотя царь по-прежнему был добр, деятелен и твёрдо решил довести до конца Великую Свейскую войну, нет-нет да и накатывала на него незнаемая прежде усталость и печаль. Полубог чувствовал, что миновал свой зенит.
Часть третья
НИШТАДТ
НА АЛАНДСКОМ КОНГРЕССЕ
Когда от барона Герца из Стокгольма прилетела добрая весточка, что убедил-таки он своего несгибаемого Каролуса пойти на добрый мир с царём и быть мирному конгрессу на Аландских островах в заливе Ботникус, у Петра I полегчало на сердце и даже дело царевича отодвинулось. Уже в феврале 1718 года полномочными послами на конгрессе Пётр определил генерал-фельдцейхмейстера Якова Брюса и советника Генриха Остермана.
Брюс был потомком шотландских королей, его отец выехал в Россию и служил ещё царю Алексею Михайловичу. Потому Яков Виллимович был иноземцем «старого выхода» и русский язык был для него таким же своим, как и английский. Верой и правдой служа царю Петру, Брюс многое сделал для российского просвещения: не только набирал для службы в России учёных-иноземцев, но и сам перевёл на русский язык «Голландскую граматику» и «Введение в историю европейскую» Самуила Пуффендорфа. Но более всего Брюса интересовала математика. Ведь он командовал артиллерией, где всегда нужен точный расчёт. Брюс перевёл знатную книгу «Евклидовы элементы», написанную его земляком-шотландцем, профессором Навигацкой школы в Москве-Фарварсоном, и составил своё пособие для учеников той школы — «Краткую геометрию». Точный математический расчёт Яков Виллимович показал не только в тиши кабинета, но и на поле Полтавской баталии, когда подпустил шведов к русскому ретраншементу на картечный выстрел, а затем расстрелял в упор из тяжёлых орудий. За успешные Действия артиллерии Пётр после Полтавской виктории наградил своего учёного генерал-фельдцейхмейстера орденской лентой Андрея Первозванного. Но мирные дела Яков Виллимович ценил куда более и от души обрадовался, когда в начале 1718 года был назначен главой Берг- и Мануфактур-коллегии и удостоен звания сенатора.
За новое дело он взялся с великой охотой, справедливо полагая, что будущее России в её недрах и, если их хорошо копнуть, они откроют свои сказочные богатства. Тем более что примеры уже были перед глазами: отечественные рудознатцы в царствование Петра Алексеевича нашли железо, золото и малахит на Урале, серебро и золото на Алтае, а впереди, как непочатый край, лежала вся Сибирь. Однако в России не хватало учёных-рудознатцев, и Брюсом для обучения горному делу сразу были посланы первые ученики в Саксонию и Тюрингию. И вдруг в самом начале сих добрых начинаний Брюса назначили первым послом на Аландский конгресс. Само собой, Яков Виллимович противился этому назначению и прямо представил царю свои резоны: он дипломатом николи не был и хитростям посольским не обучен.