Когда уходит земной полубог
Шрифт:
— Почему бы не послать вице-канцлера Шафирова, который сам рвётся на конгресс и сыскал когда-то великую славу Прутским миром! — предложил Брюс Петру.
Но тот только хмыкнул недовольно. После бегства царевича, в котором родственник Шафирова* русский резидент в Вене Абрам Веселовский сыграл самую тёмную роль, вице-канцлер перестал пользоваться у царя прежним доверием. К тому же Абрам Веселовский, вызванный в Россию для дачи показаний по делу царевича, скрылся из Вены, и было неведомо, где он сейчас обретается.
Брюса Пётр принял в мастерской персонных дел мастера Никиты Корнева, который недавно вернулся из заморской учёбы. Пётр послушно позировал художнику, сидя на стуле, и потому на новые возражения Брюса не вскочил и не стал бегать по зале, что было у него Кто* рой ступенью гнева, а сдержал себя.
— Ну, сам посуди, Яков Виллимович, — растолковывай царь своему генерал-фельдцейхмейстеру, — вторым послом с тобой едет Андрей Иванович Остерман, а у Него с Шафировым старая свара. Рассорятся ведь они вдвоём на конгрессе, как пить дать рассорятся! И от той Свары Шафирова с Остер м а ном и сам конгресс на Аландах сорваться может. А меж тем что в нынешних конъектурах наиглавнейшее? — Брюс промолчал, и тогда Пётр сказал уже совсем доверительно: — Мир и ещё раз мир! Почитай, восемнадцать лет, как воюем, а при железном упрямстве короля свейского и далее война затянуться может. Посему и посылаю тебя, Яков Виллимович, что ты в душе человек мирный. Сам ведаешь: будет мир — мы с тобой и в недра российские заглянем, и каналы пророем, и узнаем, соединяется ли Азия с Америкой! Будет тогда и у нас своя академия, расцветут в России образование и науки. Но для всего того нужен добрый мир. И посылаю я тебя на Аланды затем, чтобы ты мне не очередную викторию, а тот добрый мир выиграл!
И Брюс на эти горячие слова согласно склонил голову. К тому же Пётр привёл и частные резоны:
— Спрашиваешь, отчего именно тебя посылаю? Сам рассуди. Первое — ты учён и многие языки ведаешь, второе — порода твоя знатная, королевских кровей, что Каролусу и Герцу лестно будет, и третье — ты, Яков Виллимович, человек честный — на презенты, как Меншиков иль Шафиров, не польстишься, город какой за рубин иль алмаз не уступишь. Стой твёрдо, не отдавай шведам ни Эстляндии, ни Лифляндии, ни Выборга с дистриктом. Много за те земли русской крови пролито. И за Остерманом присматривай — он хотя и ловок, но в душе честолюбец. Сам ведаешь, как эта порода опасна. Вот мой сынок-честолюбец недавно под крылышко цесаря бегал!
Здесь голос Петра дрогнул, и Брюсу стало, вдруг его по-человечески жалко. Пред ним на минуту предстал не Могущественный государь, который всегда знает, что хочет, а несчастный отец, должный принять горькое и страшное решение.
Про себя Брюс ведал ещё одно. Он согласился ехать послом на конгресс ещё и потому, чтобы не участвовать в суде над несчастным царевичем.
А Никита в своём новом портрете Петра отметил две предательские морщинки, недавно появившиеся на челе государя. Морщинки те сбегались к переносице, и художник с присущей ему точностью запечатлел их на холсте.
Для дипломатического обихода и изворотливости вторым русским представителем на Аландский конгресс Пётр назначил Генриха Остермана.
— Два Генриха, Герц и Остерман, оба — немцы на иноземной службе, меж собой всегда найдут общий язык! — рассмеялся Пётр, когда сенаторы стали спрашивать, почему на переговоры послали Остермана, а не канцлера Головкина или вице-канцлера Шафирова.
И впрямь, по своей природной изворотливости Генрих Остерман мало в чём уступал Генриху Герцу, хотя и был куда моложе шведского канцлера.
В Россию Остерман бежал вынужденно, после того, как убил на дуэли своего сокурсника по Иенскому университету.
В Петербурге он поначалу записался на службу во флот и попал под команду вице-адмирала Крюйса. Он сразу увидел, что отважный адмирал, который хорошо ходил под попутным ветром, совсем не ведал письменных хитростей, и Остерман скоро стал его секретарём. Однако и на корабле бурш-забияка проявил свой прежний несдержанный норов и схватился на шпагах с одним русским морским офицером, за что и был бит. Тогда он написал на офицера ябеду самому царю и сумел передать Петру, когда тот находился на корабле. Пётр бумагу прочёл, но хода ей не дал. Однако обратил внимание, что отставной студиозус — большой мастер сочинять пасквили и к тому же знает иностранные языки. В таких людях была крайняя нужда у вице-канцлера Шафирова, и Пётр перевёл Остермана от Крюйса в Коллегию иностранных дел. Когда же Крюйс попал в опалу, разбив о мель свой флагманский корабль, Остерман и не подумал прийти на помощь своему благодетелю-адмиралу. К этому времени ветер уже вовсю надувал паруса его карьеры, поскольку он стал доверенным клевретом самого вице-канцлера Павла Петровича Шафирова. Однако и Шафирова хитрец Остерман, принявший к тому времени православие и ставший из Генриха Андреем Ивановичем, отчаянно подсиживал. Потому он с восторгом принял своё назначение на конгресс в обход вице-канцлера. Ещё бы, в случае удачного мира Остермана ждала в России самая блистательная карьера.
— Сей честолюбец в торгах самому Герцу не уступит! — полагал Пётр, отправляя Остермана вторым послом на Аланды.
Но хотя послы были определены Петром ещё в феврале, встретились они со шведскими представителями, Герцем и Гилленборгом, лишь в мае 1718 года. Помешал шедший по заливу Ботникус лёд и холодные дипломатические ветры, дующие из Стокгольма. Известно стало, что сестра короля Ульрика-Элеонора выступает против мира с Россией. Ледяными были и первые встречи. Шведы по-прежнему требовали Ригу и Ревель, русские же уступали им лишь Финляндию.
Но Пётр был прав, когда рассчитывал, что два немца друг друга всегда поймут. Постепенно Герц именно Остерману, а не Брюсу раскрыл свой великий прожект. Планы одноглазого голштинца были столь грандиозны, что Андрей Иванович признавался в секретной переписке с Петербургом, что у него от прожектов Герца «даже мысли в голове мешаются». Но в общем Остерман готов был принять самые опасные прожекты Герца, лишь бы получить на руки желаемый мирный трактамент, ключ к своей дальнейшей карьере.
А прожекты одноглазого барона грозили России тем, что, едва закончив одну войну, она могла тут же быть вовлечённой в другую. Ибо, по планам Герца, Швеция и Россия не только должны были подписать друг с другом вечный мир, но и заключить наступательный союз против прежних российских конфирентов: короля Англии и курфюрста Гадновера Георга I, короля Польши и курфюрста Саксонии Августа, а также против Фредерика IV, с тем чтобы возвернуть Швеции все утраченные ею земли в Северной Германии. Что касается Пруссии, то она, по прожекту Герца, должна была передать шведам взятые ею в секвестр Штеттин, Штрульзунд и остров Рюген, а взамен получить польские земли с Данцигом. Словом, Герц недвусмысленно предлагал начать первый раздел Польши, для чего Россия должна была двинуть в Речь Посполитую целую армию. Другая русская армия числом в двадцать тысяч солдат передавалась под команду Карла XII и, соединясь со шведами, должна была помочь королю завоевать принадлежащую Дании Норвегию. После того, фантазировал Герц, это соединённое шведско-русское войско во главе с таким несравненным полководцем, как свейский король, высадится на Британских островах и восстановит в Англии династию Стюартов.
Остерман, хотя и был поражён размахом прожектов шведского министра, тем не менее согласился и войну бывшим российским союзникам объявить, и двадцатитысячный русский корпус под команду короля Карла XII отдать.
— Да ведомо ли вам, сударь мой, что у Англии ныне союз с императором и с Францией? Ежели в Лондоне узнают ваши с бароном Герцем сумасбродные прожекты, против нас не только Англия, Ганновер, Дания, Саксония и Польша обернутся, но и король французский, и император германский войну начнут. Что ж вы, супротив всей Европы воевать собрались? — разгневался Брюс, узнав наконец о прожекте Герца и о поддержке оного Остерманом.
— Когда много союзников — толку мало, — хладнокровно ответствовал Остерман. — Зато с нами в союзе будет великий шведский воин, а Гишпания нам поможет! Англичанам, французам и имперцам ведь сейчас не до нас — они ныне войну с Мадридом затеяли! — хорохорился Остерман. Его убедили даже не столько расчёты Герца, сколько скорые выгоды для своей карьеры.
— Тоже мне, союзники! Швеция, где, почитай, половина населения от войны вымерла, и Гишпания, окружённая великими державами. Нет, что ни говори, Андрей Иванович, а у тебя головка, наверное, болит! — посочувствовал Брюс своему помощнику.