Когда уходит земной полубог
Шрифт:
Собеседники как истые виги потягивали добрый портвейн, который почитался почему-то национальным напитком, хотя доставлялся из Португалии (ненавистные тори пили шампанское), и Стэнгоп разворачивал перед молодым дипломатом всю сложную мозаику своей внешней политики, получившей в политических кругах Европы наименование «система Стэнгопа».
— После победы над великим Людовиком мы добились своего, дорогой Картерет. Англия утвердила себя владычицей морей! Казалось бы, чего больше?
Стэнгоп вопрошал многозначительно, но Картерет и в самом деле не мог понять — чего же больше? Ведь осуществилось то, к чему Англия стремилась со времён сокрушения великой испанской армады, — на всех морях и океанах господствовал британский флот и реял «Юнион Джек» — королевский флаг, а за флагом, как известно, идёт и торговля.
Стэнгоп посматривал на своего молодого собеседника не без лукавства, но наконец снизошёл и ответил на свой же вопрос:
— А дале, мой дорогой друг, мы должны сказать себе, какое море для нас сейчас главное...
— Конечно же, Северное, — вырвалось у Картерета.
— Вы ещё скажите Ирландское! Да в омывающих Англию морях мы утвердились ещё со времён Кромвеля, когда разбили голландцев и обратили их в конце концов в наших послушных помощников! Нет, Картерет, для нас сейчас одно море имеет первенствующее значение... — Стэнгоп лениво взял кочергу и слегка поворошил тлеющие угольки, чтобы огонь в камине снова разгорелся: — Вопрос — какое?
— Наверное, Средиземное?! Там после последней войны мы получили Гибралтар, но сейчас им хочет снова завладеть испанский кабинет Альберони... — напряжённо размышлял Картерет.
— Э... с Альберони считайте, мой друг, уже покончено. Мы настроили против него целый квартет великих держав, заполучив к себе в союзники Австрию, Голландию и даже Францию. Кстати, признайте, не даром я плачу хорошую пенсию монсеньору Дюбуа? — Лёгкая улыбка пробежала по лицу Стэнгопа.
— Так какое же море волнует вас, сэр? — Картерет даже отставил бокал с портвейном; пытаясь упредить мысли своего министра. — Уж не Карибское ли?
— Ну зачем же так? Разве, захватив Ямайку, Сент-Винсент и Багамы, мы не полные хозяева на Карибах и на подступах к ним? Нет, Картерет, надобно оглянуться на восток и признать, что, пока мы воевали на западе, там поднялась новая морская держава.
— Россия?! — По вспыхнувшему блеску в глазах хозяина Картерет наконец понял, что попал в цель. — Ну конечно же Россия! — открыто обрадовался своей догадке молодой дипломат и начал развивать эту мысль: — Говорят, царь Пётр едва ли не каждую неделю спускает на воду новый военный корабль и его флот после Гангута стал настоящим хозяином на Балтике. Он стал слишком силён, этот северный колосс!
— Недаром столь высокого мнения; дорогой Картерет, были о вашей сообразительности профессора из Оксфорда. Вы и в самом деле толковый ученик, очень толковый! — поощрительно улыбнулся Стэнгоп.
И в эту минуту в кабинет неслышно скользнул давнишний самодовольный секретарь и согнулся в самом почтительном поклоне.
— В приёмной сидит какой-то Джефрис, уверяет, что приплыл из Стокгольма, сэр!
— Этот молодец очень кстати, Картерет. Пора вам узнать нечто и об изнанке нашей высокой политики! — И Стэнгоп обратился к секретарю: — Немедля зови нашего героя!
И пока секретарь «летал» за Джефрисом, министр успел сообщить своему подопечному «деяния* незнакомца.
— За нашим Джефрисом много незаметных, но славных дел, Картерет. Он сопровождал, к примеру, сэра Черчилля Мальборо в тысяча семьсот седьмом году в Саксонию на встречу с королём Карлом Двенадцатым. И повёл дело так ловко, что вошёл в полное доверие графа Пипера, первого королевского министра. И убедил графа, что шведам лучше идти не на Вену, куда их манили французы, а на Москву. Ну а кто убедил графа Пипера, тот убедил и его короля. Так что поворот шведской армии на восток, в сущности, подготовил наш милейший Джефрис.
— Позвольте, но как он приобрёл такое влияние на графа? Хотя... — Картерет догадливо улыбнулся и щёлкнул пальцами.
— Совершенно верно, мой друг! — усмехнулся Стэнгоп. — Полновесные гинеи всегда хорошо блестят, а наш Джефрис был тогда неограничен в расходах. Впрочем, в его ненависти к московитам есть своего рода постоянство — тут он человек идеи... — Стэнгоп покачал головой, обтянутой модным коротким паричком, как бы сомневаясь, а достойно ли быть человеком идеи? Но потом вспомнил, что он и сам человек идеи, и продолжал с воодушевлением: — Представьте, лорд, никто не заставлял милейшего Джефриса идти вместе с королём Карлом в Россию, но он сам выпросил у герцога Мальборо пост нашего дипломатического агента при королевской военной квартире, так он ненавидел русских.
— И дошёл с Карлом XII до Полтавы... — рассмеялся Картерет.
— Более того — угодил к русским в плен! — Министр тоже позволил себе улыбнуться.
— Ну а затем?
— Затем наш посол в Москве, сэр Чарльз Витворт, добился освобождения Джефриса, ссылаясь на Гуго Гроция и международное право. Представьте себе, царь Пётр, оказывается, читал труды Гроция о войне и мире!
Стэнгоп остался доволен произведённым на собеседника эффектом и продолжал со своей всегдашней ухмылкой:
— Ну а дале я отправил нашего героя в Швецию. И похоже, там он проявил себя с обычным блеском. Впрочем, он сам нам сейчас всё поведает!
Высокие двери распахнулись, и секретарь пропустил Джефриса. Свой плащ тот оставил швейцару и явился перед министром в протёртом на локтях дешёвом кафтане и стоптанных грязных башмаках. В таком виде Джефрис выглядел не блестящим дипломатическим агентом, а полунищим торговцем-лоточником. В довершение ко всему от него разило джином и селёдкой, Но, к удивлению Картерета, министра это, кажется, совсем не смутило.
— Присаживайтесь за наш стол, милейший, и отведайте этого чудесного бальзама. Вы, должно быть, продрогли?
По знаку Стэнгопа секретарь подвинул Джефрису кресло, налил бокал подогретого портвейна и неслышно удалился.
— Признаться, ваша милость, с дороги я чертовски продрог, да и качало в Северном море изрядно, потому не откажусь пропустить глоточек-другой! — Джефрис говорил с резким акцентом лондонского простонародья. Бокал он тоже осушил по-простому — одним махом.
— Какие новости в Стокгольме, милейший? — В голосе Стэнгопа звучало явное нетерпение.