Когда в Чертовке утонуло солнце
Шрифт:
Благостные размышления прервала замаячившая впереди кирпичная стена кладбищенской ограды. До ротонды Святого Креста от кордегардии было рукой подать, но когда улица, сперва отклонившаяся от реки, снова изогнулась ближе к берегу Влтавы, обстановка вокруг изменилась, словно по волшебству.
Дома здесь стояли только по левой стороне, похожие на угрюмо нахохлившихся птиц, а справа шёл пологий речной берег, затапливаемый в весеннее половодье. Тут и там на заливном лугу виднелись низкорослые кривые деревца, высоченная трава, уже местами пожелтевшая и подсохшая, да какие-то
Привратницкая обнаружилась на южной стороне изрядно запущенной, местами покосившейся и растерявшей верхние кирпичи, ограды. Ворота кладбища были заперты на цепь, замкнутую тяжёлым амбарным замком, который успел приржаветь и к звеньям, и к прутьям решётки. Всё указывало на то, что погостом для захоронений давным-давно не пользуются по назначению. Над оградой поднимались могучие деревья, и только когда Макс вошёл в маленькую калитку сбоку от главных ворот, среди тянущихся к небу стволов стали видны искрошившиеся и позеленевшие от мха могильные плиты.
Возле двери привратницкой стояли трое. Невысокого толстенького пана Бубла — при «дневном» свете стало видно, что на лице у него всё-таки не шерсть, а роскошная кустистая борода — Максим узнал сразу. Узнал и второго, высокого сутулого пана Дворского, который был похож на Марека Цвака, словно родной брат. Та же сероватая кожа, те же две дырочки вместо носа и крохотные ушки, те же выпученные глаза и неизменное скорбное выражение лица, которое как нельзя лучше подходило к здешнему окружению.
Третьим был пожилой мужчина с пышными усами, длинной седой бородой и не менее длинными пейсами. Рабби Лёв был одет в просторную чёрную накидку и чёрную же шапочку; шапочка по нижнему краю, а накидка по вороту, были оторочены сероватым мехом. На крупном широком носу рабби сидело простое металлическое пенсне. Капралы, запомнившие младшего стража по построению, кивнули ему. Максу вдруг подумалось, не за тем ли командор при всех отдал ему персональное приказание сопровождать десятку Шустала, заодно и представив новобранца сослуживцам. Раввин с любопытством посмотрел на незнакомца.
— Моё почтение, пан Бецалель, — Максим слегка поклонился. Бубл и Дворский переглянулись. — Пан командор прислал меня как личного связного. Приказано быть постоянно при вас и оказывать всяческое содействие.
Усы рабби Лёва шевельнулись от улыбки, в уголках глаз собрались морщинки.
— Приказано — так приказано, — согласился он мягким бархатистым голосом. — Правда, мы уже закончили осмотр тел, но я как раз собирался пройти по кладбищу и взглянуть на те места, где их нашли.
— Видимо, Резанов, вам придётся сейчас вернуться в кордегардию, и позвать Фишера, — подал голос капрал Бубл. — Мы ведь понятия не имеем, где именно были обнаружены тела.
Рабби Лёв повернулся к нему и слегка повёл из стороны в сторону рукой, будто отметая эти возражения:
— Пан капрал, повторю ещё раз: это совершенно не важно. Я сам найду нужные места, — он снова посмотрел на Максима. — Как вас зовут?
— Максимилиан Резанов, — представился тот.
— Прекрасно. Идёмте, пан Резанов. Прошу извинить нас, паны капралы, — обратился рабби к Бублу и Дворскому. — Я был бы вам очень признателен, если бы вы проследили, чтобы, пока мы будем осматривать кладбище, никто не входил и не выходил через эту калитку.
— А если оно… ну, то, что сотворило такое… Где-нибудь там? — поинтересовался растерявшийся Бубл.
— Думаю, мы с паном Резановым вполне справимся.
Рабби Лёв бодро зашагал между вросшими в землю надгробиями, а Максим двинулся следом. Старый каббалист уверенно вёл его куда-то в северо-восточный угол кладбища, время от времени сворачивая, чтобы обогнуть особенно сильные заросли шиповника, заполонившего, казалось, почти всё свободное пространство между могилами. Макс шагал молча, гадая про себя, откуда раввин знает, где именно были обнаружены погибшие стражники.
Они как раз миновали большой кряжистый вяз, когда с вершины дерева донёсся залихватский свист, вызвавший у парня неприятные ассоциации с Соловьём-разбойником. Но свист почти сразу перешёл в мелодичный переливчатый клёкот — похожий звук издают наполненные водой детские свистульки. Подняв голову, Максим разглядел на самой верхушке гнездо, из которого на него смотрела какая-то крупная птица с круто загнутым клювом.
— Это чёрный коршун, — сказал рабби Лёв, останавливаясь и тоже глядя вверх. Птица снова вскрикнула, затем завозилась в гнезде и, тяжело оттолкнувшись, взмыла в небо. Вниз посыпался какой-то мусор — несколько клочков ткани, мелкие веточки и три больших тёмно-бурых пера с узором из чёрных, будто слегка размытых, полос.
— А я-то думал, почему ваша шляпа пуста, — улыбнулся раввин. — Поздравляю, пан Резанов. Чёрный коршун — достойный покровитель. Ведь он тоже своего рода страж.
Максим хотел было спросить, что рабби Лёв имеет в виду, но тут же понял это сам. Он молча поднял с земли перья, снял шляпу и тщательно закрепил «подарок» коршуна под брошью.
— Рысь и коршун, — задумчиво отметил раввин. — Интересное сочетание.
Глава 8
Каббалист, тролль и чернокнижник
— Простите, пан Бецалель, но чем именно это сочетание интересно? — спросил Максим, когда они двинулись дальше. Каббалист некоторое время молчал, словно взвешивая каждое слово, которое собирался сказать. Затем заговорил:
— Рысь — зверь сокрытый. Ей ведомы тайные тропы, рысь нападает неожиданно и разит беспощадно. Рысь — зверь независимый, как и все кошки. Её мудрость — это мудрость одиночества.
Макс машинально потрогал брошь на шляпе. Перья держались крепко, булавка будто была в точности рассчитана на них.