Когда в Чертовке утонуло солнце
Шрифт:
— Значит, он либо дурак, либо совсем уж лихой, — усмехнулся Иржи. — Но и в том, и в другом случае, если он нам попадётся, мы его скрутим и передадим куда следует. Так сказать, небольшая любезность.
— Что-то мне подсказывает, что со стороны коллег ответную любезность ждать не стоит, — пробормотал Максим.
— Правильно тебе что-то подсказывает. Не их это дело и не их риск.
— Разбойник — тоже риск.
— Не сравнивай.
— Ты вот, помнится, печалился по поводу маленького жалованья, давно уже не получаемого отпуска и невозможности жениться без разрешения командования.
—
— Ну хорошо, уточнял. Добавим к этому «наш» риск. И чего ради тогда добровольцы идут на такую работу?
— Как чего ради? — удивился капрал. — За пятнадцать лет выслуги тебе полагается земельный надел. За двадцать лет выслуги — хорошая премия, которой хватит на постройку дома и покупку всего, что нужно для своего хозяйства. А за тридцать лет получишь наследуемый дворянский титул.
— Командор же на своём посту уже сорок шесть лет. Он сам мне говорил.
— Так он рыцарь, из Ордена. У него свои обеты и клятвы. Мы попроще.
— Рыцарю обязательно быть в Ордене?
— Не обязательно. Рыцарские шпоры дают за личные заслуги, а не за выслугу лет и даже не по праву рождения. Командором может быть и не рыцарь, просто сейчас так сложилось.
— Сколько же пану Брунцвику лет?
— Под сотню. Но мы ведь про это уже говорили — не стоит пытаться равнять твои года и здешние. Это время, может быть, даже течёт совсем по-разному. Как знать.
Максим задумался над подобным предположением. Отряд миновал ещё два перекрёстка — на одном из них какое-то лохматое существо размерами с крупную собаку метнулось в сторону и резво полезло по водосточной трубе на крышу дома. Мушкетёр, шедший первым, быстро упёр острый конец сошки в стык булыжников на мостовой, приладил мушкет — но прежде, чем успел прицелиться, лохматый силуэт уже перевалил за край крыши и исчез. Солдат раздосадовано сплюнул.
— Кто это был? — поинтересовался у капрала Макс.
— Морок, — пояснил Иржи. — Мелочь, но настырная. К тому же такой, если протопчет дорожку в какой-нибудь дом, может привести за собой кого-нибудь покрупнее и поопаснее.
Шустал достал из кошеля кусочек мела и нарисовал на дверях дома шестиконечную звезду.
— Мороки глупые, — сказал он, заметив вопросительный взгляд младшего стража. — Если полез на этот дом — значит, сюда и является. В следующую ночь поставим тут двух бойцов, и конец мороку.
На крохотной площади перед Пороховой башней горели сразу четыре жаровни, и от этого мрак по ту сторону ворот казался ещё гуще и плотнее. У ближней к Целетной улице жаровни стоял, грея руки над огнём, командир городской стражи — седой бородач с хмурым лицом.
— Наконец-то, — голос у него был сиплый, словно простуженный. — Где вас только носит.
— И тебе доброй ночи, Богуш, — весело отозвался Иржи.
Стражник демонстративно сплюнул в огонь. Огонь зашипел.
— Счастливо оставаться, — просипел Богуш и зашагал на север. За ним потянулись солдаты его десятка.
— Их казармы — в бывшем монастыре миноритов, — пояснил Шустал Максу.
— Где это?
— Ну, Анежский монастырь.
— Он же, вроде бы, женский?
— Он давным-давно в руках доминиканцев. Те живут в прежних кельях клариссок, а крыло, которое раньше занимал мужской монастырь миноритов, сдали под казармы. Чиновники из Ратуши каждый год с ними ругаются по поводу арендной платы, грозят разорвать договор, потому что доминиканцы каждый год по чуть-чуть, но повышают ставку. Монахи, в свой черёд, грозят пожаловаться своим вышестоящим, и попросить об отлучении от церкви для всей Ратуши поголовно. Так и тянется.
— Слушай, а как тут у вас вообще с религией? — осторожно поинтересовался Максим.
— Ой, да кого только нет. И католики, и протестанты, и иудеи — куда ж без них. В нашем славном королевстве в вере никого не неволят, так что выбирай, где и как молиться, по своему вкусу.
— И нелюдей тоже?
— А что такого? Вон пан Модров. Ты его видел на построении, стоял вместе с тобой позади командора. С факелом.
— Тролль?
Шустал фыркнул, но кивнул:
— Он самый. Убеждённый утраквист, причём старой закалки — у них многие давным-давно в лютеране подались, но есть ещё кое-где общины, которые держатся наособицу. Считает, что после Карла Четвёртого в Чехии не было короля лучше, чем Иржи из Подебрад. Даже его потрет заказал чеканщику и прикрепил на горжете.
— А ты сам?
— Я — католик, — пожал плечами капрал. — Это что-то меняет?
— Да нет, ничего. Я просто как-то вообще от церкви далёк, — признался Максим, невольно оглядываясь, не слышит ли их беседу кто-нибудь из солдат. Но бойцы уже заняли привычные места на посту и разобрать тихую беседу стоящих на удалении от них приятелей не смогли бы при всём желании.
— Не важно. Ты здесь, с нами и на нашей стороне. Значит, во что бы ты ни верил, это в любом случае вера в добро.
— Наверное, — задумчиво сказал Макс.
— И пока ты с нами — мне всё равно, как ты молишься и молишься ли вообще. Ну а если ты не с нами…
Капрал помедлил. Младший страж вопросительно изогнул левую бровь.
— Если ты не с нами — я лично тебя придушу, — пообещал Иржи.
Глава 6
Ночь в тоскливом сентябре
Нападение произошло в «ведьмин час», вскоре после трёх пополуночи. Колокольни староместских храмов только недавно откликнулись на звон Орлоя, убаюкивая Прагу: «Всё спокойно, всё спокойно, всё спокойно». Максим, оперев древко пики на плечо, грел руки над первой от ворот жаровней, попутно радуясь теплу и добротности серого сукна, из которого был пошит его костюм.
«Надо будет перчатки купить, — подумал парень, поворачивая озябшие кисти то ладонью, то тыльной стороной к огню. — Какой-то ледник прямо!»
— Пан капрал, — позвал он Иржи, прохаживавшегося чуть в стороне и погружённого в свои мысли. — А какое сейчас время года?
— Осень. Двадцать третье сентября по новому календарю папы Григория Тринадцатого.
— Не думал, что в Праге осенью так холодно.
— Да вроде не слишком и холодно, — приблизился к жаровне Шустал. Взглянул на ноги Максима — и отскочил, выхватывая из ножен клинок.