Когда все кончилось
Шрифт:
— Во-первых, поля битвы тут никакого нет. Есть район чрезвычайной ситуации. Во-вторых, эти люди — не мародеры, пока обратное не докажет судебное следствие. Тебе ясно, рядовой?
— Так точно, сэр! — кричу опять во всю глотку.
И тут Вован начинает стрелять. Он режет длинной очередью по пристрелянным вешкам, и трое, медленно тащившие на коляске какой-то музыкальный прибор, типа маленького пианино, а на другой — большой телевизор, падают разом плашмя на спины, и пыль под ними сразу собирается в черные лужи.
— Отставить!
— Есть, сэр! — грохочет, вскочив навытяжку,
Он уже не стреляет, потому что выдал всю ленту.
— Ты что наделал, рядовой? Ты какого…,- начинает заводиться сержант, краснея от натужного крика.
— Так ведь мародеры, серж! Вон, на той Касио, на черной клавише, ножиком я лично нацарапал в детстве «Вован». Моя вещь, узнаю. И телик наш, батя покупал еще. Не новая модель, но из самых надежных.
— Доказать, что вещи твои — сможешь? — тоном ниже спрашивает сержант.
— Точно, мои!
Сержант Вовану многое позволяет. Вернее, это Вован взял такую моду — сержанта, например, «сержем» зовет, сокращенно, только он из нашего отделения. Еще когда знакомились и сержант сказал, что он тут всех подтянет, высушит, накормит и уравняет, Вован улыбнулся зло и предложил ударить в живот. Мол, мой живот — это тебе не пуховая подушка. Сержант встал перед ним, напрягся — раз кулаком! «Ха», — выдохнул Вован, даже не попятившись. Сержант ударил вслед с левой. «Ха», — опять сказал Вован. А потом предложил поменяться местами. Вот с тех пор сержант с ним осторожничает и признает какое-то равенство.
— Значит, пресек хищение своей собственности, — кивает сержант. — Это по закону. Это ты молодец. Но вот применение оружия против гражданского населения… А если каждый так начнет делать? Что тогда будет?
— Хорошо будет, — зло улыбается Вован. — Гнид не будет.
— Два наряда тебе, рядовой…
— Есть два наряда!
— И на беседу с ротным психологом!
— Серж, ну не будь зверем, а? Мародеры же, ясно, как два пальца!
— Черт с тобой, крези. Но трупы закопать подальше, чтобы не смердело. Вон, со старым вместе. Марш-марш!
Мы с лопатками бежим к трупам, и я спрашиваю на бегу Вована:
— Что, зрение у тебя такое хорошее, что сразу узнал свое?
— Нет, конечно. Да еще и солнце встает — не видно ничего. Так просто сказал, чтобы серж отвязался.
— Так ты, выходит, просто так их убил, что ли?
— Чо? — Вован тормозит, и я врезаюсь носом в его спину.
Спина очень широкая и остро пахнет потом.
Вован стоит пару секунд на месте, потом поворачивается ко мне. Он очень зол. Очень:
— Это ты сейчас сказал сержу, старый, что поле боя принадлежит мародерам?
— Нет, не я. Это давно. Я повторил просто.
— Так вот, старый. Поле боя принадлежит солдату, ясно тебе? Вот я — солдат.
— Но тут же не бой!
— Тут — самый настоящий бой. И там — бой! И везде, где есть гниды — бой! Из-за гнид тут все рухнуло, понял, да? Из-за таких вот гнид, — пинает он носком ботинка изломанное мертвое тело.
Я понимаю, что он говорит не только о телевизоре на коляске или сворованном цементе и ржавой арматуре.
И молча начинаю копать яму.
Вооруженный народ
В духоте и толкучке голоса сливались в монотонное жужжание. Никто не говорил громко. Вполголоса переговаривались с ближними в очереди:
— А какие еще документы требуют?
— Паспорт, вроде…
— И все? А военный билет или там справки какие-нибудь?
Очередь, когда в ней стоят одни мужики, всегда негромко разговаривает.
Это женская очередь — молчаливая. Женщины рассматривают друг друга, то есть враг — врага. Такое у них всегда выражение лиц, что все в очереди — их личные и непримиримые враги. И все только и ждут, чтобы кто-нибудь открыл рот. Ох, тогда они выдадут всю информацию, что думают об этих ничего не понимающих и ничего не знающих понаехавших глупых телках! Вот если очередь «смешанного типа», то есть в ней и мужчины и женщины, то тогда женщины разговорчивы и улыбчивы. Они расцветают и показывают свою красу и мудрость на сером фоне остальных ничего не знающих и не понимающих, да еще и понаприехавших и понаостававшихся с каких-то странных причин, да и ноги у нее кривые, кстати, а грудь-то, грудь… Нет, ты на меня погляди! Я, вон какова, и как красиво говорю! Правда как раз мужики в этой очереди с женщинами отмалчиваются чаще и смотрят понуро куда-то в сторону. Ничего не понимают они в настоящем стоянии в очередях!
А когда в очереди нормальные мужики… Тут вот однажды была такая очередь в местном участке. Стояли за штрафами от дорожной полиции. Так все душевно было, с улыбками. И даже парень голубоватый какой-то и прилипчивый не вызывал неприязни. Он бегал вдоль очереди и все пытался узнать, что ему будет за нарушение:
— А что было-то? — лениво переспрашивали мужики.
— Да превышение сильное.
— Ну, превышение — это тебе штраф. Тут все зависит от скорости. Ты что там натворил?
— На Миклухо-Маклая дал сто восемьдесят!
— Ого! Ночью, что ли? Там же вечно пробка…
— Не-е, днем… Так я же по встречке!
Посмеются мужики добро, попугают пацана санкциями, и двинутся дальше на человека. Так по шагу, по шагу, каждый и получит, что заслужил.
И тут вот одни мужики стоят. Что, кстати, довольно странно. Потому что у нас все же равноправие полов, и никто не запрещал женщинам тоже приходить. Но тут, видимо, все дело в мужском менталитете. Это же как — услышать такое, и не прийти? Да ни в жисть! Вот и стоит, волнуется длинная плотная очередь. По лестнице стоит, в холле топчется, на улицу хвост высунулся, да и там в три ряда стоят и посматривают, чтобы никто вперед не проскочил. Хотя, если вдуматься, чего бояться, чего дергаться? Должно всем хватить. Это ведь тоже объявляли и по радио и по телевидению.
— А выпускают обратно где?
— С той стороны, через второй, через автогараж. Иначе бы тут такой водоворот был — что ты!
Ну, да. Это они правильно. Это туда стоишь с пустыми руками. Ну, то есть, с документами, да пара пакетов пластиковых в кармане на всякий случай. Мало ли, что, потому что. Вон, пацаны, кто поспортивнее на вид, даже с рюкзаками пришли. Перешептываются — сразу видно, одна компания. Только зря это они. Все равно будут давать всем одинаково. По справедливости и по закону.