Когда все кончилось
Шрифт:
Да кто же тех ученых слушает?
А потом мир вдруг кончился.
Можно долго спорить и пытаться доказывать, кто тогда первый нажал кнопку. Тут даже сам повод не интересен. Потому что оружие, оно чтобы стрелять. Не может ружье висеть вечно на заднике сцены и не выстрелить, в конце концов. Для чего делали тысячи стратегических ракет?
Кто-то из понимающих процесс застрелился, кто-то повесился в туалете, как в старых кино. Ждать полчаса и больше, пока долетит неминуемая жестокая и страшная смерть — это тяжело. Это не для каждого. Да еще если знаешь, что это не твоя смерть летит, а всеобщая. Страшная смерть для всего мира.
Войска уже поднимаются по тревоге. Бегут солдаты на плац, стучат подковами сапог, возвращаются по команде за оружием и боеприпасами. Боевая — не учебная! Взлетают по красной ракете самолеты. Космические станции начинают вести круглосуточное наблюдение за передвижением противника.
Полчаса… Или все же целый час? Это был последний час, крайний, когда третья мировая уже началась, но еще не был убит ни один вражеский солдат.
А потом ракеты долетели. И не взорвались. Ни одна ракета, ни одна бомба — не взорвались. И остановились двигатели атомных подводных лодок. Танковые дизели замолкли. Самолеты попадали с неба, как запущенные неловкой рукой камни. Ослепли космические станции. Последний раз мигнули компьютеры, а потом погасли все лампы во всем мире.
— А-а-а, суки! — кричал генерал, щелкая раз за разом курком пистолета, прижатого к виску. — Гады, твари!
Порох не горел. Взрывчатка не взрывалась. Ток не проходил по проводникам. Видно, исследователь, тот самый, что давно наблюдал за нами, решил, что объект исследования подлежит охране. И охранил, запретив и изъяв из употребления практически все оружие, убивающее издали и массово.
Но разве войну остановишь вот так просто? Если уже муравьиные колонны выступили из своих муравейников, то они переплывут реки и ручьи, своими телами погасят огонь, но все равно доберутся до врага.
— Говорят, европейцы своих стали мечами вооружать. Как в книгах. Куют такие же, как в музеях.
— Да, слышал я такое. Но ты подумай сам, сколько времени надо, чтобы научить одного хорошего мечника? Они вон и лучников пытались научить — и что вышло?
Вышел пшик. Действительно, лук не стал массовым оружием. Да и мечник, самый сильный и умелый — что он может против сомкнутого строя регулярной армии?
— А на юге, слышно, копья куют — металл экономят.
— Это они правильно. Копье — вещь опасная и к строю пригодная. Только вот как они будут этими копьями свою оборону крепить? Окопы, скажем, рыть? Да хотя бы даже своих закапывать, погибших? Нет, все-таки на сегодня наше оружие — лучшее.
— Сержант!
— Я!
— Там у тебя брусок был хороший, помнится. Дай-ка мне на минуту.
— Да вы мне дайте, товарищ майор! Мы тут все сами сделаем!
— Нет уж, голуба. Оружие, блин, любит ласку, чистоту и смазку… И точить свое оружие я буду сам.
Майор, отвлекшись от умной беседы с пожилым замполитом, склонился с бруском в руке к блестящему стальному острию, подравнивая, подчищая, подтачивая до остроты бритвы.
— Да, наше оружие лучше. Крепкое древко, стальная кромка, широкий захват — голову срубить можно легко. И рубят, сам видел. Да и закопаться от врага — тоже поможет. И своих похоронить. И просто — один на один с любым их мечником выйти не страшно. А еще говорят, что этих лопат на наших складах — на сто лет вперед!
— Вот и повоюем, майор. Вот и повоюем.