Когда взорвется газ?
Шрифт:
— То есть ты сложил лапки и не хочешь больше работать? — улыбнулся Баданец. — На пенсию захотел?
От этой улыбки у бывшего адвоката по спине потекли струйки холодного пота. Он хорошо знал, какая «пенсия» ждет провинившегося.
— Нет, вы меня не так поняли, — уверенность слетела с Юриста, как пушинки одуванчика от сильного выдоха. — У меня есть план…
— Тогда иди и исправляйся! — приказал Баданец.
Когда дверь за советником закрылась, загудел телефон. На связь вышел начальник УВД генерал Крайницкий.
— Слушай, Виктор Богданович, тут такое дело… У нас есть заявление
— Да глупости это, — отозвался Баданец, хотя ощутил под ложечкой леденящий холодок. — Мы были знакомы, но насчет дружбы — слухи сильно преувеличены!
— Я понимаю, — деликатно сказал генерал. — Но в Москву вы прилетали вместе на вашем самолете, останавливались в одном отеле, вместе проводили время, летали на охоту… Да и на вашей базе он бывал частенько…
— Ну и что? — раздраженно спросил Баданец.
— Пока ничего. Просто имейте в виду.
— Пока? Почему «пока»?! — встревожился газовый барон.
— Генеральный прокурор ориентируется на Фокина. Если выборы пройдут… ну, не так, как мы думаем, то вас наверняка будут допрашивать по всем этим вопросам. И ответить на них, прямо скажем, будет трудновато…
— Я понял, Василь, спасибо!
— По-моему, хорошо получилось, — обнажив в довольной улыбке крупноватые ровные зубы, сказала Маша Филева, глядя на экран монитора, где она вдумчиво расспрашивала ветерана в увешанном наградами пиджаке.
— А что тебе кажется самым удачным? — поинтересовался Черепахин, хотя приблизительно представлял, каким будет ответ.
— Моя фамилия в титрах. Надо только размер увеличить! И еще — крупный план с этим старичком…
— Иваном Сидоровичем Нечипоренко, — уточнил Черепахин. — Очень интересный человек. И история его интересная.
— Ох, нам, молодым, это уже непонятно, — томно потянулась Маша. Ее шарообразные белые груди с большими сосками тяжело качнулись из стороны в сторону. — Давно было-то. Полвека прошло… Как военные песни — что поют, чего хотят…
В полумраке монтажной блики монитора придавали ее лицу ведьмовское выражение.
— Что делать-то будем, наставник? — двусмысленно улыбаясь, спросила она.
— Одевайся. — Черепахин выключил телевизор. — Доложишь руководству, что сюжет готов, выйдешь в эфир, пожнешь мировую славу…
Он почему-то вспомнил Виагру. Уроки телевизионного мастерства с ней тоже были неотделимы от секса.
Маша надела бюстгальтер, трусики, оправила юбку, набросила и принялась застегивать желтую кофточку. В это время в дверь постучали.
— Иван Сергеевич, Иван Сергеевич, вам звонят в приемную Антона. Межгород! — скороговоркой проговорила гример Анечка.
— Хорошо, иду!
Иван посмотрел на Машу, она успела расчесать волосы и имела совершенно невинный вид. Он отпер дверь и быстрым шагом направился к кабинету Шишлова. Кто может ему звонить, тем более в студию? Некому!
Через минуту он взял трубку.
— Я слушаю!
— Иван, это я, Вероника! — раздался в телефоне плачущий женский голос. — Меня с квартиры выселяют! Ты сказал — за три месяца заплатил, а они говорят — оплата закончилась. У меня денег нет, работы нет… Что мне делать, Иван?
Вот те на! Недаром она только что ему вспомнилась!
— Кто тебя может выселять? Я расплатился, как положено…
— Да откуда я знаю? Какая-то женщина, полная такая… Ты же сказал — ненадолго уезжаешь, а сам уже в Москве работаешь! Тебя по телевизору показывают, а я тут сижу одна целыми днями, взаперти, как дура! Почему ты меня не взял к себе?
«Н-да, действительно, нехорошо… Ведь он вполне мог вызвать несчастную Веронику сюда, сделать ей сюжет, как сделал Машеньке Филевой. Короче, продвинуть по шкале журналистской славы…»
— Ну ладно, не плачь, что-нибудь придумаем. Как там дела? Никто мной не интересовался?
— Вначале приезжали какие-то парни, потом перестали. Так ты меня заберешь в Москву? Я и готовить тебе буду, и убирать!
Иван усмехнулся: «Вон как приперло бедную деваху! Ни готовить, ни убирать Вероника не умела. Она вообще ничего не умела, кроме одного. Но и этого „одного“ вполне достаточно, чтобы стать современной звездой. Включи телевизор, там все видно невооруженным глазом!»
— Не плачь, зайка! Приезжай, я тебя встречу. Запиши мой мобильный…
Вероника в голос зарыдала.
— Спасибо, Ванечка! Только у меня денег совсем нет. И потом, хозяйка говорит, я ей еще должна за свет и газ! Вещи забрала: туфли новые, дубленку, два платья… Пока не расплачусь — не отдаст!
— Подожди, подожди, какая хозяйка?! Софья Михайловна?!
— Да не знаю я! Полная такая, волосы растрепанные…
«Похоже, действительно Софья Михайловна… Но она никак не могла так себя вести. Или почувствовала возможность „поставить на бабки“ беззащитную девчонку и сорвалась с катушек? Чужая душа — потемки, а время сейчас — известно какое… Нет, надо ехать самому, разбираться. Туда и обратно. Не сидят же они круглосуточно под подъездом! Да и вообще, эта история уже в прошлом. Антон им куда больше дал жару!»
— Ладно, я приеду, жди! Только мобильный запиши, и если что — звони.
— Что — «если что»? — повеселевшим голосом спросила Вероника.
— Если кто-то спрашивать меня будет, или чужие люди придут, или возле дома незнакомые шататься будут, или машины подозрительные…
— Ой, Ванечка, ты меня пугаешь! — своим обычным голосом затараторила Вероника. — Нет ничего такого! Приезжай скорей, миленький, я тебя всего зацелую!
Антон Шишлов отнесся к личным проблемам Черепахина с полным пониманием: выделил закрепленную за программой видавшую виды «Волгу» и водителя — того самого Дмитрия Петровича, с которым они уже колесили по Украине. Тот был осторожен и благоразумен: держал скорость не выше ста километров в час, а когда стало смеркаться, предложил остановиться на ночлег в придорожном мотеле. Правда, осторожность и благоразумие были вынужденными: даже на ста километрах машина гудела, скрипела, свистела и угрожала развалиться в любой момент. А слабые фары вряд ли могли помочь двигаться в темноте.