Когда я стану великаном
Шрифт:
— Ты про Колю, что ли? Ну, мы познакомились, конечно…
— А чего его сегодня не было? Заболел, что ли?
— Ничего особенного, простудился.
— Ну и что. Петь, только подробней!
Петя скорчил рожу сам себе в оконное стекло, дескать, выкручивайся, хоть и плохи твои дела. Но Горошкина восприняла паузу иначе.
— Он тебе не понравился, да? — тихим, упавшим голосом, как-то напряженно спросила она. — Только честно. Петь!
— Ты что? Очень! — Петя завелся. — Это вот такой малый! Высокий,
— Это все я знаю! — с досадой перебила его Горошкина. — Видела! Я же не про то… Я очень верю в первое впечатление, особенна твое… Он скрытный, как мне кажется. А я о нем хочу знать все, понимаешь? В общем… мне надо себя проверить!.. Интуицию, понимаешь?
— Понял! — бодро сказал Копейкин. — Я только не знаю, с чего начать. Он рассказывал много. Знаешь, это он кажется таким, замкнутым каким-то…
— Тебе тоже показалось, правда? Да?
— А на самом депо! Эх, повезло парню! Ну, в общем, если говорить честно, — он меня, знаешь, даже поразил…
— Чем? — замирая, спросила Горошкина. Она крутила завиток, а тут — просто застыла.
— А всем! Всем, что я про него узнал!
— Интересно, да? А что, Петь?
— Эх, Горошкина, ну вот что ты знаешь, например, про лесные пожары? Небось только читала?
— Про лесные пожары? — растерялась Горошкина. — А что?
— А то! Он с отцом на Куршской косе был, в Литве. Представляешь, сидишь ты на пляже, и вдруг по радио, в репродуктор, по всему пляжу: «Большой пожар в лесу! Просим всех, кто может… Всех, кто может…» И вот — останавливаются экскурсионные автобусы, отовсюду бегут люди, тут уже и пограничники… Когда горит горная сосна — это страшное дело! Тушить такой пожар по фронту почти невозможно!
— И что же делать? — Горошкина была совсем сбита с толку.
— Что! Есть одно средство, но очень рискованное: «огонь на огонь». Это когда поджигают такую полосу — чтоб поперек огня! Тогда пойдет огонь на огонь — и остановит! Но это очень опасно! Я, честно говоря, не поверил бы, если б сам не видал у него фотографию, Коля там черный от дыма, оборванный…
— Петь, как же… — со страхом проговорила Горошкина, — почему не поверил бы? Я бы сразу поверила!
— А как он рассказывал про поющие дюны!
— Какие дюны, Петь?
— Там же, на Куршской косе, он ходил с одной научной экспедицией в дюны. Они изучали эоловый процесс.
— Чего?
— А вот представь себе. — Копейкин рассказывал вдохновенно и едва ли слышал сейчас ее вопрос, — Ты только представь: дует зюйд-вест. Ночь… Луна… бледная пустыня песков уходит туда, к небу… Ветер шуршит по песку… Легонько так… Посвистывает… И получается такой странный звук: на впадинах — поглуше, на гребне — позвонче. Это поют дюны! Жалобная такая песня получается… Между прочим, это не преувеличение, можно составить даже формулу такой мелодии: из скорости ветра, угла наклона холма и среднего диаметра песчинок…
— Фантастика!
— Еще бы! А не фантастика — побывать на самом краю земли?
— Ой, ну Петь, какой еще край земли?
— А на мысе Дежнева, например? Представляешь, человек побывал там, где сливаются два океана! И сам, между прочим, прожил в каньоне шесть суток, пережидая пургу! Они там строганину ели, представляешь? А керосин, который они несли, превратился в белую кашу! Его и в примус не нальешь! Нужно было зажечь лучину — и под бидон, чтобы согрелся, керосин-то! Ничего себе, а? Рисковые ребята!
— Да что они там делали? — вырвалось у испуганной Горошкиной.
— Ну как… Они пошли смотреть знаменитое лежбище моржей у Наукана.
— А что это… Наукан? Где это?
— О, это страшное место — Наукан. Представь, Берингов пролив, как дно громадного ущелья, и по нему с ревом несутся ветры! Знаешь, какие там ветры? Камни рушатся с прибрежных скал! Вот там-то и есть это лежбище моржей. Покинули люди Наукан… Действительно, зачем там жить, туман ест глаза, ветер никогда не утихает… Зверобои сюда только наезжают. И все-таки кто-то же должен там жить, а? Вот и живут тем пять человек — из Ленинграда…
— А зачем?
— А там единственная в мире туманная станция. И Коля был там — шестым. И кошку им принес туда! А жил у механика радиомаяка. Жил там — ты только представь, — где рождаются туманы и никогда не затихает ветер. Там даже трава вообще не растет! Эх, Горошкина, мы даже во сне такого не видели!
— Он, Петь, ну прямо как у Джека Лондона!
— Сказала! Почище, Горошкина! Между прочим, он с севера такой закаленный приехал. Ведь у него сегодня температура сорок была!
— Ты же сказал — ничего особенного! — голос у нее стал тревожный.
— Потом стало ничего — а сначала… Он, знаешь, как от простуды лечится? Заворачивается в мокрую холодную простыню, прямо ледяную!
— Сумасшедший! — прошептала Горошкина.
— Это называется «эффект Кристаллова», сокращенно «эффект Никриса»…
Неожиданно он замолчал, почувствовал вдруг, как устал болтать, и вымученная улыбка его и бодренький голос совсем исчезли.
— Петь, ты что? — забеспокоилась Горошкина.
— Машка, ты будешь спать?
Она тихо засмеялась:
— Ага… Если засну!
Седьмые и восьмые классы 23-й школы вышли на субботник.
Субботник проходил на заросшей редкими кустиками замусоренной площадке рядом с большой стройкой; здесь разгребали мусор, копали ямы для посадки деревьев.
Работа — работой, а все-таки там, где был Копейкин, ребята стояли, опершись на лопаты, и слушали. А Копейкин увлеченно рассказывал, вернее, показывал, какие-то спортивные приемы.