Когда зацветет папоротник
Шрифт:
— Но там русским языком написано —»золотишко без дувану схоронил»! — горячился Сергей Иванович. — Так где же, спрашивается, золотишко?
— Может быть, мы не первые, кто нашел этот клад? — высказала я предположение. — Может быть, золото, о котором говорится в записке, уже кто-то унес?
— Ну да, — иронично хмыкнул в ответ Сергей Иванович. — А щит с такими крупными бриллиантами — оставил! Так, что ли?
— А может быть, они собирались вернуться за всем остальным позже? — сказала я. — Но что-нибудь им помешало, убили их например?
— Может, конечно, быть и такое, — почесал Кряжимский свою макушку. — Но что-то не верится. Нет, здесь обязательно должно быть еще и золото! Не стал бы Разин прятать пряности да материю! Не такая уж это и ценность. Раздуванил бы все это и отправился на Дон. Перцем и железными тарелками не соблазнишь никого. А за ним много народу поднялось персидскую добычу разыскивать. Значит, было ради чего подниматься! Надо искать! Смотрите внимательно, золото должно быть где-то здесь!
Связанный капитан питерской милиции, приподняв голову, следил за нами с выражением ненавистной зависти. Когда мы выяснили, что золота нет среди наваленных под щитом товаров, он откинулся назад и злорадно засмеялся.
Ромка подошел к самому щиту, который возвышался над его головой, и принялся вблизи рассматривать камни. Он попробовал, крепко ли держится на стене щит, и вдруг щит легко отделился от стены и начал падать прямо на него. Ромке ничего не оставалось делать, как подхватить его и вместе со щитом упасть на тюки с материей. Сергей Иванович бросился ему помогать. Щит был, видимо, очень тяжелым, потому что они вдвоем еле-еле смогли оттащить его в сторону, к стене.
Я посмотрела на капитана Штапова и увидела, что он напряженно смотрит на стену, с которой Ромка так неосторожно снял щит. Я невольно взглянула туда же и сразу поняла, откуда взялось напряжение в его взгляде.
На том месте, где висел щит, отчетливо видны были следы кирпичной кладки. Я бросилась к стене, забыв о боли в раненой руке. Сергей Иванович и Ромка тут же оказались рядом со мной.
— Эту стенку придется разобрать, — сказал Кряжимский. — Мы с собой хоть один топор взяли?
— Один — взяли, — сказал Ромка и побежал к своей сумке.
Через секунду он вернулся с топором и начал ковырять в швах между известняковыми кирпичами.
— Дайте-ка мне, молодой человек, — сказал ему Сергей Иванович, пытаясь отнять топор.
Но Ромка упрямо дернул плечом и ответил:
— Сам!
Долго он вытаскивал только первый кирпич. Ровно обтесанные глыбы мягкого известняка не были скреплены раствором, а просто сложены друг на друга.
Минут за десять Кряжимский с Ромкой вытащили из стены почти все, и перед нами открылся проход в галерею. Не сговариваясь, мы устремились в нее, освещая путь фонарями.
Мы прошли метров двадцать по извилистому коридору, и вдруг наши фонари осветили груду золота, заблестевшего в их свете матовым желтым блеском. Это было то самое «золотишко», о котором говорилось в зашифрованном письме на картине.
Признаюсь, что только в эту минуту я поверила в реальность клада. Это было настоящее золото, которое можно было потрогать руками, попробовать на вес, глаза меня не обманывали. Золотые сосуды и чаши с чеканными, литыми и гравированными изображениями царских охот и пиров, диких животных и птиц, боевых схваток в неведомых нам войнах.
Грудой на камнях были насыпаны золотые монеты неизвестной чеканки.
Теперь я понимаю, что мы все трое немножко сошли с ума, когда все это увидели. Мы брали вещи в руки, рассматривали, ставили обратно на пол и переходили к другим. Представление о времени я потеряла, так много интересного было перед нашими глазами.
Первым очнулся Ромка. Он посмотрел на нас с Кряжимским серьезным взглядом и сказал встревоженно:
— А этот… капитан… один там остался.
— Вот черт! — воскликнул Кряжимский и бросился обратно по коридору.
Мы с Ромкой побежали за ним. Когда мы выскочили в зал, где оставили питерского капитана, он, извиваясь всем телом, корчился на камнях, стараясь подползти к лежащему на полу ножу, одному из тех, что Ромка вытряхнул из окованного железными полосами сундука. До ножа ему оставалось каких-нибудь полметра.
Сергей Иванович отбросил нож ногой в сторону и сказал капитану:
— Неудачное время вы выбрали для поисков клада, Виктор Владимирович! Злодеям клады вообще не даются. А вы же злодей по натуре? Я вам секрет один открою. В народе он, правда, известен широко, но для вас, вероятно, это секрет. Вам для того, чтобы клад найти, нужно было разыскать цветок папоротника. Тогда бы вы без всяких препятствий пришли бы сюда и завладели всей этой красотой. И ценностями тоже. Ошиблись вы, Виктор Владимирович. Вам надо было цветущий папоротник искать…
Но капитан не слушал, что говорил Кряжимский. Он во все горящие алчным огнем глаза смотрел на меня. Я держала в руках золотой кубок, который рассматривала только что, да так с ним и прибежала.
— Мое! — прохрипел он. — Это все мое! Это должно принадлежать мне! Мне отец завещал найти все это! И я нашел! Отдайте! Это все мое! Мое!
— Ну-ка, ну-ка, — оживился Сергей Иванович. — Какой еще такой отец? Уж не Разин ли ваша фамилия? Уж не приходитесь ли вы потомком знаменитому атаману? Нет? Ваша фамилия…
Кряжимский достал из кармана удостоверение капитана и заглянул в него.
— Вот. Ваша фамилия — Штапов. Всего лишь Штапов, а не какой ни Разин!
— Мое! Это мое! — продолжал хрипеть капитан. — Отдайте!
Вдруг Сергей Иванович посмотрел на него очень внимательно и как бы заново его увидев.
— Позвольте, так ваша фамилия Штапов? — спросил он и снова взглянул в удостоверение. — Ну, точно — Штапов. Так это ваш отец… Нет, простите, ваш дедушка, наверное, был убит в тридцать втором году голодными крестьянами? Так это у вашего дедушки над обеденным столом висела картина, которую вы столь грубым образом отняли у нашего юного друга и едва не лишили его жизни при этом? Ну конечно — Штапов! Потомок того самого комиссара, который притащил к себе домой картину из коллекции арестованного им же, возможно, самим профессора Мордовцева! Так отец, говорите, завещал? Отцу-то вашему как про клад стало известно, позвольте полюбопытствовать?