КОГИз. Записки на полях эпохи
Шрифт:
Хоронили Тамару Павловну в ограду к мужу и сыну. Провожающих на похоронах было не много. Друзей и знакомых почти не осталось в девяносто-то два года: всех уже перехоронила. А ведь ее специальностью было людям новую жизнь давать: врач, акушер-гинеколог.
Сергей Сергеевич Соловьев со своим другом Геннадием молча шли по узкой кладбищенской аллее от могилы к выходу.
– А ты знаешь, какую интересную вещь я сейчас вспомнил, – заговорил Геннадий. – Моя бабушка Вера Николаевна после войны познакомила Тамару Павловну с Максимом Петровичем Дмитриевым, нашим замечательным нижегородским фотографом, чтобы она,
– Смотри: Яшка Шац! Я с ним вместе учился, – прервал Геннадия Соловьев, указав на скромный памятник.
– Я его тоже хорошо помню.
– Если здесь походить, столько знакомых найдешь! Вон Соня Гранберг, смотри: в восемьдесят пятом году умерла, в сорок семь лет. Она на мясокомбинате работала. Ее в тюрьму посадили как раз за месяц до того, как я туда пришел. Четыре года отсидела, вышла, и сразу умерла…
1
Опять он чувствовал себя неважно: привычно, но неважно. С утра – контрастный душ, бритье опасной бритвой, одеколон «Шипр», чистая нейлоновая рубашка, чашка индийского растворимого кофе и в полдевятого – на рабочем месте. Только чувствовал он себя все равно паршиво: организм отказывался окислять жуткие объемы спиртного, которые сваливались на него в последнее время. Можно, конечно, выпить эту кэгэбешную таблетку «антидэ», якобы для специальных агентов, – моментально разрушает весь алкоголь в желудке, а заодно прихватывает и печень. Таблетка, стакан «Боржоми» и через двадцать минут – здоров. Испробовано – действуют безотказно. Но стандартный способ – и надежней, и человечней: позвать Вадика, своего разведчика, советчика и тайного лекаря, и решить с ним утреннюю проблему. Вадик выпивал редко и только по делу, только рюмку и только с начальством. И сегодня как раз такой случай. Значит, надо с Вадиком освежиться коньячком, закусить лимончиком с солью, обсудить положение, потом – еще рюмку, позвать Марину – чашечка кофе, и снова можно работать до десяти вечера. Отлично! Но эти вошедшие в систему совещания после заседаний бюро обкома партии по нагрузкам будут, пожалуй, посуровее бурных трехдневных семинаров ЦК комсомола. Надо учесть!
– Марина! Позови мне орготдел, – Журавлев, первый секретарь обкома комсомола, нажал кнопку громкой связи.
– Хорошо, Михал Иванович! А я – не нужна?
– Пока нет!
– Тут к вам на прием по рекомендации Благовидова уже дожидается Сергей Соловьев, замсекретаря комитета комсомола НИИ химии.
– Да, я помню. Пусть прямо сейчас заходит.
В кабинет вошел довольно молодой человек, одетый по форме: темный костюм, белая рубашка, галстук. «Приятный рост – 180», – отметил про себя Журавлев. Сам низкорослый, да еще и телосложения субтильного, он завидовал и покровительствовал людям красивым и высоким. Завидовал и покровительствовал! То есть завидовал не по правилам – со злобой, а наоборот – с восторгом и благожелательностью, будто это его заслуга, что вокруг него такие красивые люди.
– Садись и говори, – Журавлев указал на дальний стул в конце длинного стола.
– Михаил Иванович… – начал Соловьев, но неожиданно был оборван.
– Давай так. Может, когда-нибудь я и буду для тебя Михаилом Ивановичем, потому что мне скоро сорок, а тебе, наверное, двадцать пять. Но пока мы с тобой в комсомоле – только по именам. Зови меня Михаил или Миша. Можешь – на «вы» и «Миша». Договорились? – ответа Журавлев не ждал, и Соловьев продолжил.
– Михаил! Я к вам с просьбой. Дима Благовидов говорил
– Да-да! Мы говорили, но ты лучше сам, без этих испорченных телефонов.
Журавлев совершенно не помнил разговора с Благовидовым, который заведовал у него отделом науки в течение последних двух лет. Хотя два месяца назад нужные люди ему сообщили, что тот намыливается перебираться в Москву, в министерство внешней торговли, к Патоличеву, с которым работал в горкоме партии еще отец Дмитрия – царствие ему небесное. Тогда он быстро среагировал и перевел Благовидова на должность директора бюро молодежного международного туризма «Спутник» – пока еще он нужен был в команде. Тот сразу же перестал дергаться, поняв, что все его телодвижения на контроле, да и вообще: для двадцати семи лет директор «Спутника» – вполне пристойная должность.
– Мне двадцать шесть лет, – продолжил Соловьев, – пять лет назад я окончил политех. Кандидатскую не защитил: тема оказалась не перспективной, да и руководитель после трех лет совместной работы умер. Последнее время занимаюсь исключительно общественной и комсомольской работой. В райкоме партии меня тоже хорошо знают. Да и вы здесь все, наверное, уже выяснили.
– Да-да, я – знаю!
– Я бы хотел уйти на освобожденную комсомольскую или партийную работу. А потом, став человеком системы, что ли, возможно, подошел бы для какой-то самостоятельной административной или хозяйственной должности. Вот, наверное, и все!
– Да, странная просьба! Обычно с такими просьбами к нам не обращаются. Откровенностью за откровенность – мы сами находим людей, которые нам нужны. Ну да ладно, мы подумаем, как тебя использовать, в хорошем смысле слова. Знаешь Вадика Головкина, заворготделом?
– Знаю.
– Сейчас он сюда зайдет, и мы обсудим твою проблему. А в принципе у меня есть для тебя один вариант, подумай пока над ним. Место второго секретаря Семеновского райкома комсомола. Да, сто километров от города. Володя Попов – первый – идет в сентябре на инструктора обкома партии, вопрос решен. Ты – на его место! Дальше загадывать не хочу. Думай.
– Чего думать? Я – готов.
– Так сразу – не надо! Думай, а там – анкету и документы в орготдел. И запомни – успех возможен, если ты сумеешь стать человеком команды. Ну, будь здоров. Еще увидимся. А вот и Вадик, – дверь в кабинет без стука открылась, и вошел мужчина, при беглом взгляде на которого становилось ясно, что такое «все в ажуре». У него в ажуре было все: от запаха французского одеколона, почти реально источаемой мелодии «мы рождены, чтоб сказку сделать былью», и до нимба над головой, на котором сияло золотыми буквами – «нерешаемых вопросов для нас не существует». Вадик поздоровался за руку с хозяином кабинета и демонстративно обнял Соловьева.
– Здорово, старик! Какими судьбами? Редко у нас бываешь. Все в своем НИИ торчишь! А ведь ты уже давно нам нужен! Заходи!
– Зайду, зайду. Теперь уж точно зайду, – и он дружелюбно, хотя и несколько нарочито, потряс Вадику руку.
Когда дверь за Соловьевым закрылась, Вадим подошел к столу:
– Привет, трудяга. Ну что, сначала решим основной вопрос?
– Да, да! – Михаил Иванович встал и бесшумно открыл дверь, закамуфлированную под стеллаж с книгами, за которой была просторная комната отдыха с кожаными диванами, телевизором и холодильником. В богатой, но несуразной итальянской горке стоял богемский хрусталь. «Надо же, – подумал Журавлев, – вчера, а точнее, сегодня в час ночи все здесь походило на помойку, сарай, а в восемь утра – уже порядок. Значит – не только мы работаем. Народ тоже работает!» Вадик привычно открыл холодильник и достал недавно нарезанный кем-то лимон и бутылку «Боржоми». Початую бутылку коньяку и два фужера он взял из горки и старательно наполнил их.