КОГИз. Записки на полях эпохи

Рябов Олег Алексеевич

– Давай быстро, и за здоровье! Я тебе все расскажу о Сергее, что приходил. Информация не секретная, но конфиденциальная. – Вадим густо посолил кусочек лимона и подал фужер с коньяком начальнику. Тот выпил и закусил лимоном. Вадим взял и выпил не закусывая. Помолчали.

– Так вот, – начал Вадим. – Серега Соловьев, это то, что называется «мажор» – «золотая» молодежь: винишко, кафе, мастерские художников, спортзалы «Динамо», Кулибинский парк, Откос. Чуть-чуть успел погулять с «Голубой дивизией», этой бандой шпаны, в которую превратились все бригадмильцы и содмильцы, это кошмарное порождение Семичастного, с которым мучился Павлов. Ну да ты помнишь.

– Да помню, конечно. Хотя давно это было.

– В

остальном все у него хорошо: отец его – обычный инженер, но прекрасный администратор; звезд с неба не хватал, хотя лет пятнадцать назад был членом бюро обкома партии как секретарь партбюро университета, куда подразделением входил его НИИ химии. Серега – женат, двое детей, тесть – профессор. Брат у него – тоже профессор. Живет Серега в трехкомнатной квартире где-то здесь, в центре города, и вот что любопытно: когда он женился, то почему-то оказался прописанным в доме под расселение и сразу же получил эту квартиру. По-моему, за всю свою жизнь он сегодня в первый раз чего-то попросил: все и всегда ему сваливалось как с куста. Интереснее – дядя этого Соловьева, даже не дядя – седьмая вода на киселе, но какой-то родственник, как говорится «по сватовству», – это наш новый секретарь обкома Адольф Иванович, которого год назад перевели сюда к нам из Москвы, из министерства сельского хозяйства.

– Адольф Иванович – его дядя?

– Да! Ну не дядя, а какой-то там родственник то ли через жену, то ли через бабку. Тем не менее парень у него в Москве всегда останавливался и жил в его министерской квартире, и они очень дружат. Вот когда Адольфа назначили секретарем обкома, наш Диман-то и уговорил Соловьева, чтобы он свел его с дядей и попросил того дать им обоим рекомендации от обкома партии на учебу в академию Внешторга при ЦК КПСС. Ребята из службы глубокого бурения шепнули тебе, и ты назначил Благовидова директором «Спутника». Так Дима решил свою проблему. Теперь он хочет помочь своему благодетелю. И мы ему поможем, но при этом разыграем свои козыри.

– Но как?

– Я предполагаю, что Адольф Иванович сказал Соловьеву: «Пока ты не будешь хотя бы третьим секретарем самого задрипанного сельского райкома комсомола, я тебе не смогу помочь!» И ты сегодня эту его проблему почти решил.

– Ну и хорошо!

– Не совсем!

– Подожди. Ты мне вот чего объясни: Адольф, это что – в честь Гитлера, что ли?

– Ну конечно! Ведь мы же в начале тридцатых дружили с Германией, вот пацанов и называли Адольфами.

Ну так я продолжу: насчет наших козырей. В конце года Ухов Николай Алексеевич, начальник управления мясомолочной промышленности, уходит на пенсию. Документы ему на орден Трудового Красного Знамени уже готовятся, это я точно знаю. Место его – номенклатура облисполкома, а следовательно, это – вотчина Славки, твоего предшественника. К слову сказать, Славка и партбилет-то вручал два года назад Соловьеву. На днях, на бюро горкома, я разговорился с Сан Санычем Ремизовым. Ты должен знать его – начальник второго грузового автохозяйства: перевозит молоко, хлеб, мясо, колбасу. Он сказал, что его люди подыскивают на место заместителя директора Ковальского мясокомбината молодого, энергичного, чистого, с их точки зрения, человечка. Ухов – мой должник, и я могу порекомендовать ему Соловьева. А уж все остальное мы проконтролируем.

– Контроль надо предусмотреть почти ежедневный, – Журавлев задумался, – и что, никаких проблем не предвидится?

– В том-то и штука, что есть одна проблема.

– Какая?

– В справке от нужных ребят по поводу характера Сергея Соловьева среди недостатков указывается: «обостренное чувство справедливости» и «бескомпромиссность в выборе принципиальных решений»

– Да это большевик какой-то!

– Да! И это – плохо.

– Ведь колбасников-то я хорошо знаю. Они посадят любого за решетку, если надо

будет.

– Нет, в УБХСС мы этот вопрос решим. В течение года его не тронут. Может, только попугают.

– Тогда действуй! И… слушай…

– Чего?

– Вот сегодня – двенадцатое мая. Тепло. Как по-твоему, Маринка в колготках ходит или уже без колготок?

– Так я сейчас спрошу, – Вадим подмигнул шефу и быстро вышел.

В приемной, кроме Марины, печатавшей что-то на машинке, за отдельным столом сидела инженер-референт Светлана да на креслах, стоящих вдоль стены, угрюмо ждали приема два полковника и бедно одетая старушка.

– Марина, – низко наклонившись, прошептал Вадим, – шеф интересовался: можно уже ходить без колготок или еще холодно?

– Да! Сейчас иду, – громко и улыбаясь сказала Марина. – Товарищи, я сейчас подпишу письма, и через одиннадцать минут начнется прием, – обратилась она к сидящим.

2

Мясокомбинат представлял из себя какое-то несуразное предприятие, состоящее из колбасного цеха в центре города, где по совместительству находились и все административные службы. Там же обосновались три забойных цеха, каждый из которых хотя и являлся самостоятельным производством, но требовал неусыпного внимания в силу разных причин. Первая бойня, с цехом полуфабрикатов, находилась сразу за Сенной площадью, вторая, с пельменным цехом, в заречной части, а третий забойный участок находился в Урене, самом дальнем районе, на севере области.

Директором всей этой конторы был какой-то загадочный старик Митрофан Демидович Бойко, пару лет назад засланный из Москвы и никому в городе раньше не известный. С ним-то и советовал поближе познакомиться и сойтись Сергею Соловьеву его дальний родственник, секретарь обкома по сельскому хозяйству Адольф Иванович.

– Для Митрофана этот мясокомбинат – семечки, пенсионная забава, подарок от Совмина. Зато для области он решает в Москве почти любые вопросы: и миллионные кредиты, и материальные поставки. Ему не мясокомбинатом, ему – областью руководить! Поучись у него.

Но поучиться у него Сергею если и пришлось, то не сразу. Велено было ему явиться на представление к главному инженеру, который считался фактическим ежедневным руководителем и отвечал за производство. Из обшарпанного бюро пропусков через проходную с вертушкой, где, кроме вахтерши, стояли два молодых крепких охранника, Соловьев попал в большой вестибюль; здесь его уже ждал отпыхивающийся, лысый и весь в веснушках человечек, который уверенно взял его под руку и чуть заискивающе сказал:

– Сергей Сергеевич, меня зовут Леонид Аркадьевич, фамилия – Глинка, а лучше просто Леня – меня так весь город зовет. Пройдемте к вам в кабинет, я вас введу в курс дела, а потом уже покажу производство и представлю руководству. Просто в пельменном цеху сегодня приемка и паспортизация новой продукции, и поэтому все они – там.

Буквально через минуту Соловьев уже сидел в своем новом кабинете, из окна которого был виден до безобразия захламленный двор, весь в мусоре и гигантских лужах, с какими-то полуразобранными и не поддающимися классификации грузовиками без номеров и без колес. Глинка сидел напротив и, не умолкая, болтал, прекрасно жестикулируя, передразнивая голоса и в меру смачно матерясь, делая вид, что это его самого коробит. Скоро выяснилось, что все его знакомые спортсмены – знакомые Сергея, все его жулики – знакомые жулики Сергея, что у них общие знакомые художники, официанты и женщины. И в конце концов оказалось, что тетя Глинки училась до войны в одном классе с мамой Сергея.